двух позиций. Правые осуждали Октябрьскую революцию, хотя одиночки в их среде признавали необходимость общественных перемен. Для левых, в основном эсеров, характерно было «позитивное отношение» к Революции, но не к большевистской власти, преследовавшей их повсеместно «как прокаженных представителей буржуазной интеллигенции или либерального дворянства»[8], так что они вынуждены были эмигрировать.
Русская эмиграция развернула и собственную значительную издательскую деятельность. В Сербии, которую русские эмигранты воспринимали как своего рода вторую славянскую родину, издавались книги, газеты и журналы на русском языке. Замечательный «Русский архив» (1928–1937), в котором сотрудничали эмигрантские писатели, художники, критики и историки, обосновавшиеся в Европе (Цветаева, Ремизов, Замятин, Гончарова, Марк Слоним), выходил даже на сербском языке. Редакторы журнала считали, что неверно отождествлять Россию с ее правительством и режимом, поскольку тем самым на первый план выдвигался политический вопрос и совсем исчезают Россия и ее народ. Задача журнала состояла в том, чтобы повернуться лицом к России и, в отличие от «абсолютно политического» и потому необъективного подхода, «показать и представить подлинную Россию во всем блеске ее гения»[9].
Издательская деятельность, как и другие общественные, педагогические области, включая разные виды искусства, были отмечены двумя уже упомянутыми противостоящими позициями, достигнувшими политического апогея накануне Второй мировой войны, особенно в ходе войны, когда формировались эмигрантские воинские части для борьбы на стороне гитлеровской Германии против «коммунистической России»: некоторые русские эмигранты в оккупированной Югославии были готовы воевать вместе с самим дьяволом, только чтобы свергнуть Сталина и его коммунистическую власть (а немцы заставили их воевать в Боснии против югославских партизан).
Однако большинство русских эмигрантов не встало на сторону нацистов. Несмотря на идеологические различия, они не отождествляли большевистскую власть с русским народом. Тем более что Сталин провозгласил войну против немецких захватчиков народной и даже «священной войной».
И моя семья в оккупированном Белграде сочувствовала освободительной борьбе в Югославии и в России и молила Бога о ниспослании помощи. Вот почему и офицеры Красной Армии были встречены в 1944 году с большой теплотой в нашем белградском доме, а одна из его комнат была приспособлена для их круглосуточного пребывания. Мы со слезами на глазах слушали о страшных страданиях и огромных потерях русского народа, об опустошенных и сожженных селах и городах. И русские офицеры, закаленные в многолетних боях, иногда не могли, да и не хотели сдерживать перед нами слезы. Оттуда «общие слезы» в стихотворении «Смольный». Отец мог совершенно откровенно, как говорится, «по душам» разговаривать с некоторыми из офицеров и о жертвах Советской власти. Впоследствии он узнал, что в сталинской чистке Красной Армии пострадал и его