обруч славы катит вдаль бездумно,
не замечая горького неравенства
со всеми, кто без обруча, без куклы.
Пусть прыгает, пусть бьет в ладошки ладушки,
но пусть потом, придя домой в молчанье,
сев на колени, словно к мудрой бабушке,
совета спросит радость у печали…
«Жизнь делает нас маленькими часто…»
Жизнь делает нас маленькими часто,
возможное величие губя.
«Ты маленький!» – вокруг шипят несчастья,
подстерегая мстительно тебя.
«Ты маленький!» – хохочет быт глумливо,
заботами и дрязгами круша.
«Ты маленький!» – грохочут в небе взрывы,
тебя в траву вдавив, как мураша.
«Ты маленький!» – стучит бесстрастно маятник. —
Ты никуда от смерти не уйдешь!
«Ты маленький! Ты маленький! Ты маленький!» —
в ладоши бьет, приплясывая, ложь.
Но помни в самой трудной полосе,
назло всей дряни мира не отчаясь:
еще под сердцем матери качаясь,
мы изначально гениальны все.
Ты человек. Тебе лишь то под стать,
что подобает всем бессмертным ликам.
Надумана задача – стать великим.
Твоя задача – маленьким не стать.
1964
Баллада спасения
Я заблудился в лесах архангельских
с убитым тетеревом,
с ружьишком ветхим.
Я ветви спутанные собой расхряскивал
и снова мордой —
о ветви,
ветви.
Природа мстила
мне,
онемевшему,
за то, что вторгся и покусился,
и мертвый тетерев,
смотря насмешливо,
из-под багряных бровей косился.
Лоснились глыбы,
круглы, как луны.
Все в паутине стояли сосны,
как будто терлись о них колдуньи
и оставляли седые космы.
Шли третьи сутки…
Не выпускала
меня природа из окруженья,
и сотни женщин
светло,
пасхально
мне пели:
«Женя!..»
И снова: «Женя-я…»
И я бросался на эти хоры,
а хоры двигались,
перемешались
и, обещая иные хо́лмы,
колоколами перемежались.
Но застревал я в болотном иле,
хватал руками одни туманы,
как будто женщины мне тоже мстили
за все обиды,
за все обманы.
К ручью лесному под это пенье
припал губами я, ослабелый,
на повороте,
где