Сначала было решил пойти по адресу и дать кому-то в ухо… Но прежде, чем скандалить, полагалось бы спросить:
– А почему отвергаете будущего классика?
Вот с этим и пришёл. Маленькая комната, большую часть которой занимали огромный шкаф и письменный стол, по своему виду предметы вполне типичные для заводской бухгалтерии или судебной канцелярии. В этой убогой обстановке явно неуместным казался бронзовый канделябр, стоявший на столе – видимо, подарок сослуживцев к юбилею.
Рецензент встретил меня вежливой улыбкой.
– Очень приятно, – промолвил он и поспешил представиться: – Перчаткин Кузьма Иванович. Прошу садиться.
Я сел на стул.
– А вас как зовут? – ласково глядя на меня, спросил Перчаткин.
– Афанасий… то есть Михаил… Михайлович, – так растерялся… не знаю, что и говорю.
– Очень приятно! Очень! Ну-с, расскажите немного о себе. Где учились, с кем пришлось сотрудничать, кто давал вам первые уроки? – По-прежнему нежно глядя на меня, Перчаткин изобразил на своём лице внимание и даже малую толику сострадания, которое педагог испытывает к нерадивому ученику.
– Да вот, учился на врача, – больше я и не знал, о чём сказать.
– Ну да! Да! Конечно! Теперь все классики учатся сначала на врачей. Почти как Гриша Горин или же Арканов…
– Это кто ж такие?
– Не знаете? Впрочем, откуда же вам знать, – посетовал Перчаткин. – Да, о чём это я?.. Литинститут когда изволили закончить?
– Я же говорю… медицинский факультет… там, в Киеве.
– Ну ясно, в Киеве. Кто бы сомневался, – изобразив на лице некое подобие расстроенных чувств, Перчаткин кряхтя встал и подошёл к огромному шкафу, доверху заполненным толстенными папками, по виду чуть ли не пудовыми.
– Вот работёнка-то! – вздохнул Перчаткин. – Тут семь потов сойдёт, пока отыщешь нужный экземпляр. Вы перед тем, как нам отдать, не взвешивали?
– Кого?
– Да кого ж ещё? Роман, – с усмешкой пояснил Перчаткин. – Если знать точный вес, я его сразу опознаю. У меня на это глаз намётанный. Может быть, хоть, сколько там страниц, запомнили?
– Триста две страницы, – ответил я. – Это если не считать титульного листа.
– Значица, триста три, – задумчиво произнёс Перчаткин и резким движением выдернул из шкафа знакомую папку с розовой тесёмкой. Это и был написанный мной роман.
– Ну что ж, – сказал рецензент, взвесив на руке папку с рукописью. – Здесь чувствуется несомненный талант. Способность описать пейзаж, подробности жизни главного героя, его биографию, родственников до пятого колена… Да, скажу вам, для этого нужна большая голова, – он с сомнением покосился на мою вполне обычных габаритов голову. – Жаль только, нет у вас соавторов. Помнится, когда я работал цензором в академическом журнале, так там… Ну да это дело наживное, – Перчаткин развязал тесёмки, водрузил на нос очки и стал читать.
В молчании прошло несколько минут…
Тут зазвонил