потом как-то разом перестал смотреть с жалостью, будто на деревенского дурачка, и увлекся. И требует все новых и новых историй. После войны, говорит, книжку нужно написать, как товарищ Толстой. Ну, это, конечно, загнул… где я, а где Алексей Николаевич? Да и интересного не очень-то много – дворцы видел, кареты, войска в старинном обмундировании, похожие на оловянных солдатиков, баб в пышных платьях с почти голыми титьками… Прям так и есть – тряхнуть чуть-чуть, и выпрыгнут из низкого выреза точно в руки. Еще с королем французским разговаривал у него же дома. Король не понравился. Королева, кстати, тоже. Не так, чтобы совсем страшная, а не легла душа, и все тут.
Каждую ночь в голове кино крутится и каждый раз новые фильмы показывает. Хорошие такие, цветные… Жаль только, заканчиваются одинаково – бьют чем-то тяжелым и душат шарфом. Не к добру это. Убьют меня скоро, чувствую.
– Так ты мыться пойдешь? – Мишка обрывает неприятные воспоминания тычком в бок и забирает бутылку с коньяком. – А то я один. И потом тоже…
Этот может и в одиночку, такая вот натура вологодская – что водку пить, что фрицев бить… везде поспеет.
– Погоди, Миш, сейчас иду. Внутри что-то… ну понимаешь.
– Очень понимаю! – Варзин ухмыльнулся и зачастил, окая так, что даже мне, волгарю, завидно стало: – Чего не понять-то? Когда меня с колхозу по спине мешалкой погонили, оно тоже в грудях аж стеснение выходило.
– А это здесь с какого боку припека? Хотя постой, тебя разве раскулачивали?
– Зачем? – удивился Мишка.
– Ну, не знаю…
– Не знаешь, так не говори! С председателем добром договорился – он выгоняет по-хорошему, а я в область уезжаю и к его жене больше ни ногой. Да, а чо… ноги ведь там не главное.
– И что, больше ни-ни?
– Как сказать… Погодь, заболтал, Пал Петрович, совсем. Об этом начинали-то?
– О чем же?
– О понимании, Паш, исключительно о понимании! – Варзин махнул рукой и достал спрятанную было бутылку. – Вот ей, родимой, только и спасался от внутреннего угнетения. Потом уж попустило, когда женился, а так бы совсем беда. Давай, что ли?
– Прямо так?
– А чо такого?
Я поискал взглядом крышку от котелка, помню же, что на столе должна быть. Ага, вот и она, на самом краешке… Взять не успел – тяжело вздрогнула земля, ударила по ногам и ушла из-под них, будто живая, а ее вскрик от страшной раны утонул в грохоте разорвавшегося снаряда.
– Гаубица! – определил Мишка, отряхивая с волос сыпанувший с наката мусор. – Давеча рама кружила… гнида.
Новый близкий взрыв заставил плотнее вжаться в прикрытый брезентом пол.
– Не дрейфь, Романов! Говорят, что своей пули или снаряда услышать нельзя!
Он оказался прав – мы и не услышали.
«Уведомясь, что английское правительство, в нарушение общих народных прав, дозволило себе насильственным образом обидеть датский флаг заарестованием купеческих их кораблей, шедших под прикрытием датского военного фрегата; таковое