купчики-ухари,
вся неблагодарная шатия-братия
забыли о том,
что рождалась в тех кухоньках
их всех, к сожаленью, потом породившая демократия.
И ненастоящая
свобода, пошлее накрашенной куколки,
как девка гулящая,
всю интеллигенцию
вновь запихнула на кухоньки.
Мы старцы,
старушки
лишь с первого взгляда…
Мы – в тайном расцвете и силе.
Мы «старые русские»,
но знайте —
без нас не получится новой России.
Пустые качели
Как на станции Зима
что-то тихо спят дома,
ставни ерзают,
ворота,
и под шамканье омета,
под кряхтение заплота,
словно где-то у кого-то
тоже тяжкий недосып,
раздается:
скрип-скрип-скрип…
История века дописана.
Мы оказались в постскриптуме,
цепляясь за клочья
из рук ускользающей русской земли.
На станции детства – Зима
так пугает ночами поскрипыванье,
страшней,
чем скрипели когда-то колодезные журавли.
Над бывшими нами,
над бывшей великой державою
и над поездами,
которые сбились с пути,
чего-то о что-то
дрожливое трение ржавое
скулит и повизгивает
по-щенячьи почти.
И с жалостью смотрит
уволенная уборщица,
как ветер взметает
заржавленные от обид
железные кольца,
веревки, изрядно уже перетершиеся,
качелей детсада,
который крест-накрест забит.
Скрип-скрип-скрип-скрип…
Будто бы река без рыб,
будто небеса без птиц,
детский сад без детских лиц.
Как мы, станция Зима,
уцелеем от беды?
Открываем детдома,
закрываем детсады.
Племя русских могикан
льет красители в стакан.
Скрип-скрип-скрип-скрип…
Ключик есть,
да только скрыт,
в ту воскресшую Россию,
где качели – не пустые,
где летит,
сорвавшись,
вдаль
детский крошечный сандаль…
Бездетный народ
незаметно