движения повторяло огромное зеркало из полированного серебра, которое после смерти Юлии он велел перенести к себе в надежде, что в нем еще живы тени ее отражений. Надежды были напрасными, и он перестал обращать внимание на зеркало. Но сейчас вдруг обратил и увидел себя. Остановился, удивленно вгляделся, глаза его увлажнились. Для Юлии он старался держать себя в форме, оставаясь Помпеем ее девичьих грез – статным, подтянутым, мускулистым. Возможно, он и не смотрел на себя до этого момента.
Помпей Юлии исчез. Перед ним стоял пожилой грузный мужчина со вторым подбородком и отвисшим животом. На боках вместо талии складки жира. Знаменитые голубые глаза потускнели и заплыли, нос, сломанный при падении с лошади около полугода назад, стал совсем приплюснутым. Только волосы оставались по-прежнему блестящими и густыми, только золото теперь превратилось в серебро.
За спиной кашлянул слуга.
– Да? – спросил Помпей, вытирая глаза.
– Гней Помпей, к тебе посетитель. Тит Мунаций Планк Бурса.
– Подай мою тогу!
Планк Бурса ожидал в кабинете.
– Добрый вечер! – громко приветствовал его Помпей.
Он сел за письменный стол, не спеша сложил руки и вперил в визитера свой буравящий взгляд, которым пользовался вот уже лет тридцать.
– Ты припозднился. Как все прошло?
Планк Бурса громко прокашлялся. Он не отличался красноречием.
– Пира, который бывает по случаю инаугурации, не было. Без консулов никто о нем не подумал. Поэтому я обедал у Клодия.
– Да, да, но сначала о главном, Бурса! Что было в сенате?
– Лоллий предложил назначить тебя диктатором, но, когда с ним стали соглашаться, выступил с возражениями Бибул. Он хорошо говорил. После него выступил Лентул Спинтер, потом Луций Агенобарб. Заявил, что ты станешь диктатором только через их трупы. Потом поднялся Цицерон. Еще одна хорошая речь, но уже в твою пользу. Все стали склоняться к мнению Цицерона, однако Катон устроил обструкцию. Председательствовал Мессала Руф, и собрание было закрыто.
– Когда следующее заседание? – хмурясь, спросил Помпей.
– Завтра утром. Мессала Руф созывает его с намерением избрать интеррекса.
– Так-так. А что Клодий? Что ты узнал, обедая у него?
– Он собирается распределить вольноотпущенников по всем тридцати пяти римским трибам, как только его выберут претором, – сказал Бурса.
– Чтобы потом контролировать Рим через плебейских трибунов?
– Да.
– Кто еще был там? Как они реагировали?
– Курион возражал, причем очень резко. Марк Антоний говорил мало. И Децим Брут. И Помпей Руф.
– Ты хочешь сказать, что все, кроме Куриона, одобрили идею Клодия?
– О, вовсе нет. Все были за Куриона. Он просто высказал общее мнение. Назвал Клодия сумасшедшим.
– Подозревает ли Клодий, что ты работаешь на меня?
– Никто ни о чем не подозревает, Магн. Мне доверяют.
Помпей пожевал