очевидное сестра.
Я смотрела на толстые стёкла в очках Брошкиной – новые вопросы явно были излишни. Следовало придумать, как помягче объявить соседке, что она стала убийцей.
– Оля, Иннокентий убит из твоего молотка, – опередила меня Лиза.
– Тем единственным выстрелом ты угодила ему прямо в ухо, – добавила я тихо.
– В ухо? – вопреки всем моим опасениям о нарушении её душевного покоя, заинтересовалась соседка. – И он умер?
– Да, Оля. Ты убила его, – растерялась даже поднаторевшая в разговорах с Брошкиной сестра.
– А-а. А где он?
Вопрос был, в самом деле, сложный. Решив, однако, что соседка едва ли беспокоится о нетленной душе убиенного, я ответила коротко:
– В гараже, – и достала телефон, чтобы вызвать полицию.
– Я один раз видела покойника, – никак не хотела понять положение вещей Брошкина. – На нём были такие пятна…
– «Трупные пятна с трёх и пятикопеечную монету, общей площадью на сумму…», – вспомнила старый анекдот Лиза.
Да-а. Кафка какой-то. И так во всех разговорах с Брошкиной. Сплошной абсурд. Надеюсь, её не посадят в итоге. На здоровую душевно она никак не тянет.
К тому времени как в калитку позвонили полицейские, вниз спустились Зоя и Брунгильда. Тело погрузили в одну машину, на другой увезли притихшую Брошкину. Казалось бы, в нашем доме должен был воцариться покой. Воцарению мешало присутствие вдовы, и избавиться от неё в ближайшее время мы не надеялись.
Через пару дней полицейские навестили нас снова. Их капитан уединился с Брунгильдой в каминной. Мы срочно изолировали Альму в Зоиной комнате и заняли места в «портере». Слышимость в доме была феноменальной.
– Вскрытие показало, что в момент выстрела из пневмопистолета, ваш муж был уже мёртв, – как раз говорил полицейский.
Мы навострили уши в прихожей. Лиза переминалась с ноги на ногу у самой двери в каминную. Мы с Зоей стояли чуть дальше, вытянув шеи и приоткрыв рты.
– Как такое могло произойти? Отчего он умер? – в отличие от тихого, с нотками сожаления, голоса капитана, напористый бас вдовы был прекрасно слышен.
– У Иннокентия Семёновича закупорился и разорвался желчный проток…
– О! Оказывается он Семёнович! – возбуждённо прошептала мне в ухо старшая сестра.
– Не иначе как на фоне долгого раздражения нами, – одновременно с ней съязвила в другое ухо младшая.
– Желчь разлилась в брюшной полости и попала в кровь, продолжал полицейский.
– В общем, шансов выжить, сидя в кресле, у нашего зануды не было, – не унималась Лизавета.
– Лиз, он уже умер. Никаких хлопот больше не доставит. Можно перестать кипеть «разумом возмущённым», – попыталась увещевать я её, прислушиваясь к всхлипываниям в каминной.
– Ага! А Брунгильда? Если ей вздумается кремировать муженька здесь, то, как бы не пришлось принимать у себя всех его родственников!
Я задумалась. Очень хотелось приободрить сестру, но перед внутренним взором, как назло, стояла, упавшая в далёком октябре с домкрата, машина Иннокентия.
– Боюсь нам самим придётся