горечи девушек.
Мария тоже разделась до рубашки, неторопливо прошла вдоль вагона, словно чего-то искала. Шея у нее плавная, без морщин, тело крепкое, подобранное, еще налитое полной уверенной силой.
– Осень, – сказала она, – бабья пора. Самая что ни на есть моя.
– А давно вы ездите?
– Да лет двадцать.
– Вот повидали-то…
– Насмотрелась, – соглашается Мария. – Сейчас уже ничто не интересно. – Она погладила свое плечо. – Места разные, а везде одинаково.
– Он придет еще, – задумчиво говорит о своем Наталья. – Может, его начальство не пускает. Он ведь сам себе не хозяин.
– Много ты его видела-то?
– Три раза, – счастливо засияла девушка.
– Ну и дура, – добродушно покачала головой Мария. – Че ты там разглядела за три раза? Ой, девки, девки, пороть вас некому!
Наташа поджала губы и унесла таз. С улицы в окно ворвался яркий шар света от фонаря. Кто-то грубо заколотил в дверь. Наташа вздрогнула, стала спешно расчесывать волосы. Мария насмешливо оглядела ее маленькую фигурку, вышла в тамбур.
– Чего? – спросила она.
– Красный зажги, правил не знаешь.
– Орешь много.
– Делай, что тебе говорят.
Обходчик сердито выругался, но, разглядев лицо женщины, игриво заулыбался.
– Скучно там у вас небось. Пусти-ка погреться.
– Обойдешься, – спокойно ответила Мария и, проверив огонь в топке, ушла в вагон.
– Как тоскливо, – сказала она, укладываясь на нижней полке. – Душу бы вынуть к чертям, чтобы не тянула. Покрути-ка там, в приемнике. Может, споют что.
Наталья взяла транзистор, покрутила черные блестящие переключатели. Раздался треск, потом голос диктора, потом по вагону неспешно и негромко поплыла мелодия.
– Музыка одна, – грустно определила Наташа.
– Хорошая музыка, – подтвердила Мария. – Я люблю, когда тихо так, медленно играют. За душу трогает.
Она помолчала, не то слушая музыку, не то думая о своем, потом вдруг печально, с хрипотцой сказала:
– Эх, сейчас в лесу благодать. Чисто, просторно. А свету сколько – ходила бы и ходила. Так вот и думаешь – жить бы и жить. Просто бы жить, грибы собирать, костры жечь, в небо глядеть. Нет, накрутили себе люди, напридумали, какой только войны ни сочинили. А так-то сколько земли, воды сколько. Всем всего хватит, если бы по-доброму-то…
Наташа, соглашаясь, вздохнула наверху. Ей так тяжело, что хочется плакать. Она все еще ждет и смотрит в окно на улицу, где качается фонарь на столбе и катится по земле серый скомканный лист бумаги.
– Это все от любви, – убежденно говорит она. – Ведь у людей только мужчина и женщина. Вот.
– Ох и сопливая ты еще, – покачала головой Мария и повернулась на бок. – Спи, завтра выезжаем рано.
– Нет, правда, а зачем тогда жить? – с запальчивой быстротой заговорила Наташа. – Зачем? Тогда бы и жизни не было, и люди бы не рождались.
– Они вон и без любви плодятся, – гулко