носы к стеклу. Самые проворные из них вертелись меж актеров, вроде как помогая. Их тянуло, как к меду, к ящикам с куклами.
– Мальчик, – устало отозвала одного Заслуженная. – Зачем трогаешь куклу?
– Я посмотреть… Никогда не видел…
– А… Ну ладно…
Заслуженная сама развернула свою куклу – кота – и показала, как тот водит лапкой.
– А рот? – осмелел мальчишка.
Кот мяукнул. Мальчишка, большеротый, зеленоглазый, с выгоревшими вихрами, взвизгнул от восторга и покосился горделиво на окна: «Смотрят!»
– А тебя как зовут-то? – спросила Заслуженная.
Егорова помогала Валерке ставить ширму. Вообще-то в ее обязанности входило гладить перед спектаклем куклам костюмы. Она была влюблена в Валерку и не упускала возможности хоть как-то побыть рядом с ним. Сейчас она растягивала вместе с ним здание ширмы, как бы нечаянно, тронув его за руку, некрасиво, почему-то носом покраснела и, чувствуя это, поспешно отвернулась от него.
Валерка досадливо поморщился и хмыкнул. Он перехватил за рукав пролетающего мимо Веньку.
– Слушай, анекдот вспомнил: медведь поехал в Америку…
Венька непонимающе глянул на него, шмыгнул в другой конец столовой, где ребятня нетерпеливо подпирала дверь.
– А почему не впускают детей? – встревожилась Заслуженная.
– Я сейчас, счас я. – Тюлькина готовно ринулась к дверям. Пышная, яркая, она откинула крючок и, открыв светлые створки легких дверей, величаво нарисовалась на пороге.
– Дети, – протяжно и с удовольствием сказала она, – дети, сейчас мы дружно построимся и спокойно, вы слышите меня, спокойно войдем в зал.
Уставшая от ожидания, горячо галдевшая ребячья стая уже мало что могла услышать. Тюлькину оттолкнули, с грохотом прорывались в зал. Она стояла в стороне, изумленно всплескивала руками, закатив круглые глаза, охала.
Антонина рассмеялась, а Гомолко удрученно пробормотал:
– Ну и публика! Всегда с ними ералаш…
Старый актер сросся с театром, вжился в него. Все свои речи он начинал с фразы, что тридцать лет работает с куклами. После этих слов он делает значительную паузу и продолжает:
– Я пришел в театр подростком…
Он ездил тогда по области рабочим сцены. В войну, когда играть было некому, переквалифицировался в актера. Актер он средний. Усвоив в работе основные штампы, он орудует ими всю жизнь, не утруждая себя поисками и прозрениями. Гомолко басовит, размашист, высок и дороден. Любит поговорить о превратностях актерской судьбы, порассуждать о творчестве. Учителя в школе и молоденькие пионервожатые в лагерях слушают его почтительно, раскрыв рот. Говорить просто Гомолко не умеет, он задумчиво вещает хорошо поставленным густым басом. Сейчас, глядя на Антонину, он сделал скорбное лицо и, пригладив волоски над лысиной, постоял минут пять так, свысока глядючи на озабоченную суету вокруг.
– Начинаем. – Олег встал, деловито и коротко разводя руками, словно осаживая всех. –