иди спи. А с Петуховым, знаете, он ревизию носом чует. Он ко мне приходит и говорит: давай проверим по местам. Мало ли что… Пошли. Я ни сном ни духом… В последнем купе стоят, голубчики, девять «зайцев». Один к одному. Как близнецы. Ты где их подобрал таких?
– Вспомнила…
– Закрой рот!
– Да что я тебе…
– Рот закрой, я тебе говорю, – спокойно глядя на него, приказала Майка. Петр поперхнулся, но дальше спорить не стал.
– Вот верите, нет, девки. Нарочно начнешь собирать, для кино, к примеру, – не подберешь таких. Где ты их набрал таких?..
Петр молчал.
– Бери деньги, ступай в магазин, – устало сказала ему Майка и села на лавку. – Далеко не ходи. На горке всегда есть…
Когда Петр ушел, маленькая Верочка вдруг спросила Майку:
– Как ты с ним спать ложишься?
– Кой там спать, – лениво ответила Майка.
Она сидела на лавке, могучая, прямая, плотно приставив друг к другу две широкие глыбы ног.
– Так – принеси-подай, – грустно добавила она. – Я за него как вышла? Рожать надо было, и пошла. Он ничего мужик, в общем-то, если бы не скупость. Жили бы мы душа в душу. Он не бьет меня. Другие бабы в синяках ходят. А я того не допускаю.
– Тебя побьешь, – засмеялась Нинка.
– Хе. А то я не баба. Я, может, за то страдаю, что у меня власти много. Я ему говорю: купи мне телевизор за четыреста рублей. Я его сама не смотрю, телевизор. Как включу – спать тянет. А он говорит: тебе не все равно, перед каким телевизором спать – за двести или за четыреста? Это он мне так сумел! Нет, говорю, ошибаешься, драгоценный мой муж. Мне не все равно. Пошел, купил за четыреста. Стоит теперь ящик. Никто его не смотрит. Славка у бабки живет.
– А ты его брось, – хохотнула Нинка.
– Кого? – не поняла Майка.
– Мужа.
Майка покачала головой.
– Собаку не бросают, – грустно ответила она. – А ты – человека брось. А уйду, с ним жить никто не будет. Он без меня на другой день сдохнет. Так-то, если по уму разобраться, он же для нас со Славкой копит. А меня злит это. Думаю, зачем мне деньги твои – я из вагона не вылажу. Ты мне покажи, что я баба. Ой, да чего там. – Она огорченно махнула рукой и замолчала.
За двойными стеклами окна, над зелеными составами играл, разгулявшись, высокий весенний день. Все перепуталось в природе, сдвинулось со своего места, а потому неминуемо что-то должно было случиться. Катастрофа уже надвигалась, чувствовалась в отчаянно светившемся воздухе, но солнце все равно грело без меры весело, горячо, сладко.
«Это какой же сегодня день, – думала Тоня, прислонившись к стене. – Ох, какой денек!..»
Хотелось потянуться блаженно, одиноко, чтобы кровь разошлась, встать, выйти из вагона и идти, идти и идти.
Как устало и застоялось тело! Хочется воли и воздуха.
Последние дни поездки, измотанная холодным вагоном, она думала о том, как проживет положенный ей отдых, куда пойдет, что купит. Она думала о том, что по вечерам будет непременно печь блины на кислом молоке с маслом.
Ночи