бросила бумажку на стол.
Тоня молчала, печально глядя на сестру. До замужества Александра была хохотушкой, с характером легким, отчаянным. Волосы у нее все еще хороши: черные, густые, сейчас редко встретишь такие косы.
– Пойдем, умоешься.
На кухне, раздевшись по пояс, Тоня долго плескалась над цинковой ванной, сестра, поливая ее сверху теплой водой, шлепнула легонько по спине:
– Ишь гладкая какая.
– Стараемся, – весело ответила Тоня, утираясь полотенцем.
– Прокатаешь, Тонька, свою бабью жизнь. Помянешь тогда мое слово. – Александра накрыла на стол, села, сняв платок, аккуратно подобрала волосы.
– Не надоело еще мотаться?
– Нет, – ответила Тоня. – Что ты мотаешься, что я… Одинаково.
– Ну мне положено, – зло хохотнула Александра. – Я теперь мать-одиночка.
– Брось, – мрачно сказала Тоня. – Надоело.
– Вот, поди, попробуй брось. У меня уж вся душа выболела. Пустота горит внутри. Ну куда я их нарожала?
Сестры сели за стол.
Тоня молча прихлебывала чай, слушая монотонный, страдающий голос Александры.
– Видела я эту стерву. Руки белые. Чего ж? Это я износилась, а она за всю жизнь мужику рубаху не постирала. Умная.
Она звякнула ложечкой, перевела дух.
– Ты помнишь, как я пела в школе? Александр Иванович говорил: «Молодец, Сашка, артисткой будешь…»
Тоня смотрела на сестру и думала, что Александра всего на пять лет старше ее. Она сдала в последние годы. Тоня теперь не помнит, чтобы сестра пошутила, просто так засмеялась. А когда-то она действительно хорошо пела. Протяжно, вольно, по-русски, сердцем понимала песню.
– Я тяпну немного, – сказала Александра и достала из шкафчика графин.
– Ты смотри, повадишься, – недовольно заметила Тоня. – Куда их потом девать? Убери лучше.
– Ничего, – ответила Александра, но пить не стала. – Воспитаешь. Ты у нас добрая. Одна на всех такая… Рожай, Шура. Чем больше, тем лучше. И тот, кобель, – рожай. Все боялся – уйду от него. Ну вот, нарожала Шура. Господи, – перешла на шепот она. – Да где же это закон такой, чтобы с четырьмя бросать? Вишь, любовь встретил. А я? Я-то как? – Она в упор посмотрела на Тоню пылающими глазами. Заметалась, схватила платок, дрожа, стала складывать его. – Нету такого закона. При Советской власти живем. Я в обком пойду. Я писать буду. Я найду себе правду.
– Что ты, – тихо сказала Тоня. – Какая власть заставит мужика спать с тобой? Остынь…
Александра резко повернулась к ней, потемнела, опустилась вся. Заплакала Людочка, сидевшая на диване, Александра взглянула на ребенка.
– К такой же, как ты, ушел, – мстительно сказала она. – Маетесь какого-то черта. Все любви ищете. Тебя Гусев сватает, чего не идешь? Тоже ведь разобьешь семью. Чужого мужика уведешь.
– А то они меченые.
– Меченые…
Александра взяла Людочку и унесла в комнату спать.
– Твой-то объявился, – выходя из комнаты, сообщила она Тоне. – Идет со своей кралей. За руки держатся. Ну куды там – любовь! Здравствуйте, говорит,