не выходил на освещенную территорию, ему не хотелось лишний раз показывать свое лицо.
– Ну что, будете брать? – спросила баба. – Или берите, или – прощевайте. Я не собираюсь с вами всю ночь лясы точить.
Бомж ринулся к Малышу, дрожащим голосом пролепетал:
– Ну что, берем, да? Цена нормальная, сейчас, ночью, дешевле нигде не найти, я точно знаю. Две берем или одну.
– На, – Малыш сунул ему деньги. – Две бери.
Тип радостно сжал бумажки в потной ладони и бросился к бабе.
– Вот, – протянул помятые деньги. – На две. И дай нам кусок хлеба, занюхать.
– Еще чего, перебьешься, – баба на минуту скрылась в будке, вынесла две бутылки, заткнутые тугими пробками из газеты. – Держи! С завтрашнего дня цена поднимается на тысячу. Инфляция. – Она протянула Малышу два ломтя черного хлеба, посыпанного крупного помола солью, вновь зевнула. – Не даете, черти, поспать спокойно, все бы вам лакать да лакать! – и захлопнула за собой дверь.
– Ну что, по маленькой? – заискивающе заглянул Малышу в лицо тип. – У меня и стаканчик с собой есть, припас. Раскладной.
– Выпей и пошли, – сказал Малыш.
– А ты, друг?
– Я потом, без нормальной закуси не могу.
– А, помню, язва.
Малыш слышал, как бомж глотал прямо из бутылки вонючую самогонку, как отрыгивал, как шумно перевел дыхание и приник к бутылке снова.
«Да, – подумал Малыш, – этак он далеко не уйдет».
– Эй, не увлекайся!
Но Малыш опоздал, тот уже вылакал почти половину бутылки, и его сразу развезло. Он сделался агрессивным.
– Да пошел ты, я сам знаю, когда мне пить, а когда нет, – заперечил заплетающимся языком. – Я тут на вокзале – первый, кого хочу, сделаю!
И уже дальше понес всякую околесицу, не соображая, что говорит.
– Пошли.
– Вали на хрен, козел, я тебе жизнь дарю.
Малыш шагнул к нему, вырвал из рук уже почти пустую бутылку. Бомж замахнулся на него второй, полной, но потерял равновесие, выронил ее и сам упал. Больше всего его потрясло то, что бутылка разбилась, он встал на колени и замычал протяжно и отчаянно.
Малыш не сильно, но точно нанес ему удар в живот ногой, с таким расчетом, чтобы не оставлять следов, и тут же поймал себя на том, что осторожничает зря: скоро от типа останутся лишь пепел да кости.
Тип икнул и замолчал. Малыш сморщился, нагнулся к нему – отвратительно несло самогонкой и мочой. И тут ему пришла в голову еще одна идея. Он подобрал отпитую, но уцелевшую бутылку с самогонкой, тщательно вытер ее о свой костюм, несколько раз плотно сжал в руке. Надо было, чтобы на бутылке оставались отпечатки только его, Малыша, пальцев. Потом он взвалил на плечи еле живого бомжа и двинулся в сторону клиники. Предстояло отмахать еще с десяток километров. Но это его не пугало. Организм уже полностью оправился от ран, полученных на дамбе, все зажило, как на дикой собаке, которая живет без хозяина.
На половине пути, а двигался он по обочине дороги, всякий раз ныряя в кювет или прячась в кустах, когда появлялись огни машины, сделал передышку. Бомж не