разогнав своих врагов,
дверь открывая с нервной дрожью,
разбил бутыль Шато Марго,
не огорчившись даже. Впрочем,
он спать давно уже хотел,
умаялся тревожной ночью.
Заходит в спальню. – Двое тел,
сплетясь, лежат в одной кровати,
похоже, видят третий сон.
– Вот это уж совсем некстати!
еще успел подумать он.
– За что такая невезуха?
Сегодня все против меня!
Он возопил, рыдая глухо,
Осколками стекла звеня.
Потом отправился на кухню
готовить кофе на троих.
Надеясь, что герой не рухнет,
мы завершаем этот стих…
Мораль верна, как аксиома:
спать с кем попало не ложись,
ночуй не где-нибудь, а дома.
Измены усложняют жизнь.
Когда тебе сказали: «не люблю!»,
не надо огорчаться и скандалить,
хотя тебе пощечину вдруг дали,
и показалась жизнь равна нулю…
Когда тебе сказали: «не люблю!»,
ты улыбнись, себя переступая,
пусть сердце осаждает боль тупая,
и долго тлеть горячему углю.
Не стоит прыгать в омут, лезть в петлю́,
или иным кончать с собой предметом.
Всё только начинается на этом,
когда тебе сказали: «не люблю!»
Библиотекарь
Я не хожу на дискотеки,
и не бываю в ресторанах.
Жизнь провожу в библиотеке,
и всем доволен, как ни странно.
Сижу свободно, не во фраке,
имея термос, бутерброды.
В тиши, глуши и полумраке
считаю дни, недели, годы.
Мне хорошо в моей сансаре,
душа здесь чистится от скверны.
Литературный колумбарий,
а я при нем – хранитель верный.
Как много книг стоит на полках,
едва ли не с эпохи Майя,
пылятся, бедные, без толку,
их только я и вынимаю.
Вот привезли опять коробку.
Все свежие – из типографий.
Встречается автограф робкий,
ну, типа, самоэпитафии.
Присвоен инвентарный номер.
Штамп на семнадцатой странице.
И автор для потомков помер:
отправлен бережно храниться.
Тут и моих есть две-три книжки,
на них гляжу я с грустным смехом,
но все ж замечу: эх, братишки,
для сердца творчество – утеха.
Всем, кто стремится за лекарством,
лекарства выдает аптекарь.
А в нашем мирном сонном царстве
аптекарь я – библиотекарь.
Готов вас вылечить бесплатно,
снадобий у меня навалом.
Не больно. Быстро. Аккуратно.
Но пациентов что-то мало.
Спешите в лабиринты полок,
скорей, под ламп настольных нимбы!
Эх, жаль, погиб во мне филолог!
А если б выжил, мы бы с ним бы…
В безумном, сумасбродном веке,
сплошь состоящем из подвохов,
жизнь