же мамка, чтобы один не хаживал. Тебе-то ничего, а мне холку намылят.
– Это кто такой заботливый-то?
От этой сцены у Виктора тепло по сердцу растеклось. А жизнь-то идет своим чередом. Люди влюбляются, заботятся друг о друге… Это у него все черным-черно, а мир все так же полон разнообразных красок. Вот только Виктор отчего-то перестал цвета различать, только мельком видел, вот как сейчас.
– Братишка мой.
– Это средний, что ли?
– Нет, это младший, Мишка, – просиял Горазд. Давно улыбка не играла на его лице. Вот с того самого рокового дня Виктор ее и не наблюдал. – Он у нас с младенчества в здоровяках ходит, потому в честь Михайло Потапыча и прозывается. Старшие сейчас по хозяйству управляются.
У Горазда было три брата. Младшему скоро исполнится двенадцать. Средние двое, как говорил парень, хотя и в один день родились, но совсем не похожи друг на друга, – выходит, двойняшки, а не близнецы. Им было по четырнадцать. Может, и они такие же переростки? Хотя, может, и нет. Сам Горазд вон не больно-то старше своих лет выглядит.
– Выходит, выкупил своих?
– Благослови тебя Отец Небесный! Как есть выкупил. Да еще деньга осталась – прикупил на подворье твое пару коровенок, лошадку да кой-чего еще по хозяйству.
– Я же сказал – это твои деньги.
– Помню. Да только не заработал я столько, – упрямо сжал губы парень. – И без того долг большой был.
– Повторяю: эти деньги – твои, а стало быть, и животина, и все, что ты прикупил. Но я готов выкупить у тебя то, что тебе будет не нужно.
– Ты вот что, Добролюб… Мы добро помним, но и обязанными быть не любим. Тебе тут на подворье помощники все равно нужны, вот мы и решили… Если ты не против.
– Я? Да ни за что. Но касательно серебра будет так, как я сказал.
Подворье восстановили один к одному. Впрочем, в этом нет ничего удивительного. Селяне не раз и не два бывали здесь, всё видели, всё примечали. Что осталось скрытым от их взора, подсказал Горазд. Вот только лучше бы они не старались так рьяно… Богдана тут же накрыло, да так тяжко, что он уплелся в новую кузню, в которой от старой оставался только горн, и разревелся навзрыд. А и то! Вон постоялый двор уничтожили под корень, а пришли люди, приложили руку – и стоит двор краше прежнего. А жизни людские не вернуть.
Прошли и к пруду, на берегу которого возвышался ладно сделанный косой крест, установленный над общей могилой семьи Богдана и Виктора. Тут дюжий кузнец вновь не выдержал, разрыдался и упал в ноги Волкову. И с чего он набросился на него там, в трактире? Что им делить? Вот они, покойные родичи, под одной горкой. И боль у них – одна на двоих. Взгляд кузнеца скользнул в сторону и наткнулся на Горазда, стоящего немного в стороне с влажными дорожками на щеках. Не на двоих, выходит, на троих. И за что, ты так-то, Отец Небесный?!
Потом прошли в дом. Матушка Горазда, баба моложавая, едва за тридцать, накрыла на стол, чтобы попотчевать вернувшихся. Хозяйка оказалась добрая. Все прибрано, все на своих местах, чисто и чинно. Виктор присмотрелся к женщине. А