мелких и крупных заводов и фабрик. Главным предприятием города был комбинат «Химволокно» – один из крупнейших в Европе. Те, кто на нем работал, получали надбавки «за вредность», а все остальные жители города вдыхали вонючий дым из его труб.
Мы с родителями и сестрой Наташей жили в двухкомнатной хрущевке на самой окраине. Наш район назывался «Рабочий поселок». Папа работал инженером на заводе «Техноприбор», мама – бухгалтером в автоколонне.
В 1979 году я пошел в первый класс школы номер семнадцать. На Октябрьские праздники того года всех первоклассников приняли в октябрята: повесили на пиджаки и передники значки с красной звездочкой и портретом кудрявого Володи Ульянова.
Перед Новым годом я впервые услышал слово «Афганистан» – в разговоре папы и дяди Жоры, маминого брата. Дядя спорил, горячился, говорил непонятные мне тогда слова – «маразм», «абсурд», «идиотизм». Папа говорил мало, больше хмурился. После того он стал часто по вечерам уходить на кухню с радиоприемником ВЭФ-202: слушать «Голос Америки». Я иногда подслушивал, стоя под дверью. В передачах часто говорили про Афганистан, а также звучали новые для меня слова – «Хост», «Кандагар», «Баграм», «Панджшер».
Мою первую учительницу звали Ольга Петровна. Она была нервной и крикливой и часто била указкой по рукам моих одноклассников. Меня – никогда: я хорошо учился и вел себя тихо. Первый класс я закончил на пятерки, и мне вручили похвальную грамоту на желтоватой бумаге, с надписью «за отличную учебу и примерное поведение». После у меня никогда больше не было «всех пятерок».
Тем летом в Москве проходили Олимпийские игры. Мы всей семьей смотрели открытие, а закрытие не посмотрели: сломался наш телевизор «Рубин». Мастер пришел лишь через несколько дней, телевизор наладил, но цвета после этого стали тусклее. В новостях мы увидели то, что пропустили: летающего над стадионом Мишку и плачущего генсека Брежнева.
Девятнадцатого мая в третьем классе, в день рождения пионерской организации, весь наш класс приняли в пионеры. Я еще не умел завязывать красный галстук, и два первых дня мне его завязывала Наташа. На третий день я и она в школу не пошли: умер мой дедушка. Он был инвалидом войны, несколько раз был ранен и последние годы часто лежал в больницах. Он лежал в гробу в их с бабушкой доме, рядом сидели бабушка и несколько соседок. Все они плакали.
Осенью я пошел в четвертый класс. Моей классной была пожилая историчка Вера Сергеевна. На классных часах и политинформациях она вспоминала пятидесятые годы и Сталина, говорила, что тогда «в стране был порядок, а сейчас – бардак».
Сразу после осенних каникул мы узнали, что умер Брежнев. Нас собрали в актовый зал на «траурный митинг». Выступал директор, «Коля-Косой», что-то бубнел про «тяжелую утрату для всего советского народа» и «необходимость сплотиться». Потом то же самое повторяли завуч по внешкольной работе и председатель комитета комсомола Васильченко. Следующий день объявили неучебным, но заставили всех прийти в школу и убирать территорию. После уборки Вася Бобков предложил