доносились пение птиц, шелест листьев и слабый, едва различимый шёпот ветерка. Где-то вдалеке кричал удод, попискивала неведомая зверюшка, жужжали насекомые, каркал ворон…
III. Дождь. Ключ. Дядюшка Дуб
В тот день дети решили лечь пораньше. Ужинать не хотелось. К тому же их отругали за то, что они потеряли новые ботинки, да ещё и ключи от дома. Но главное, где-то в глубине души они чувствовали странную пустоту, словно у них вынули кусочек сердца. Ещё бы! Прожорливая старуха отняла у них целое слово. А это дело серьёзное. Подумать только: крупица Вселенной погрузилась в небытие. Как же летнее облако, январский снег, морская пена, полярные медведи, выпавший молочный зуб… да хотя бы просто чистая страница в блокноте? Частичка мира пропала для них навсегда.
Постепенно грудь заполняло новое чувство, которого они не знали раньше – а может, и знали, но не очень хорошо: это чувство называлось «тоска». Тоска горькая, тягучая, как слизь улитки, полная стыда и сожалений. Они убежали как ошпаренные, хотя слышали, что бедное бревно умоляло о помощи. А ведь просило оно о какой-то малости – всего лишь отнести его к Дядюшке Дубу. Не обожгло им руки, ничем не помешало. Наоборот, оно их спасло! Ах, что же они сделали – вернее, чего НЕ сделали!
В ту ночь над их домом прошёл небольшой тёплый дождь. Капли падали повсюду, заставляя каждый предмет, по которому они ударяли, звучать по-своему.
– Пожелайте дедушке спокойной ночи, – велела мама. – Понять не могу, почему вы весь вечер ничего не ели? Может, заболели? Верно, простыли, пока бегали босиком…
Дедушку Друса они нашли на чердаке. Он что-то выписывал из большущего тома с крошечными буквами. Заваленный книгами стол освещали свечи в треснутых блюдцах. Дедушка усадил детей рядом с собой. Неразборчивым почерком с долговязыми косыми буквами он целыми днями что-то писал в одной из своих тетрадей.
Дети уселись на стопки старых романов. Им очень хотелось подольше остаться с дедушкой, но они уже вовсю зевали.
– Что, спать хотите? Так идите ложитесь. Доброй ночи.
– Спокойной ночи, дедушка.
Дедушка Друс смотрел на них поверх очков. Дети неохотно поднялись.
– Постойте-ка, – окликнул их дедушка, когда они уже стояли у лестницы. – В моей книге сказано, что вы грустите! Да я и сам это вижу. А ну-ка, выкладывайте, что случилось утром в горах.
Дождь тихонько барабанил по крыше. Чердак был залит тёплым мягким светом. Уютный запах воска и потрескивание свечей успокаивали расстроенные чувства.
Майя и Тау уселись к дедушке на колени. Сбивчиво, но не упуская ни единой важной детали, как обычно это делают дети, они пересказали всё, что с ними произошло.
– И теперь мы не можем назвать этот цвет, – грустно подытожил Тау.
– Цвет сливок и глазури на тортах… – подсказала Майя. – Цвет снега. И ещё… мыла.
– Бедное, бедное бревно, – вздыхал Тау.
– Хм, – только и сказал дедушка.
Он выдвинул ящик письменного стола и принялся что-то искать. Открывал и закрывал множество коробочек из картона, железа, дерева, полированного камня, перебирал