все, как светописная пластинка,
Запечатлела, видно, неспроста!
Да, неспроста вчера в мое окошко
Ты постучалась и, у лампы сев,
Мне показала, что моя дорожка
Ведет над пропастью в открытый зев
Небытия к уничтоженью мысли.
Я знаю, что плохой я христьянин:
Мы все теперь над бездною повисли,
И чужд нам всем распятый Божий Сын!
Но не заглох кремнистый путь к вершине,
Как видишь, раз на крыльях у тебя
Прочел я повесть о любимом сыне
Всевышнего, в Аиде злом скорбя!
В звездную ночь
Кто там серебряных булавок
Рассыпал по небу лоток?
Кто золотых послал козявок
Метаться в бездне, как волчок?
Кто звездную по своду крынку
Разлил вселенной молока?
Вопрос нелепый, но былинку
Ли упрекать? Она, пока
Живет, глядит и вопрошает
О том, что над ее челом
Так ослепительно сверкает
За синим вечности стеклом.
Какая ночь! Незримо волны
У скал, незримых также, спят,
Лишь низью жемчужною челны
Лампары на море горят
Да этих звезд неумолимых,
Недостижимых легион.
И жизнь вся для тяжкой схимы —
Непостижимый только сон.
Сон жуткий, непочатый, вечный,
Напрасный так же для ума,
Как этот Путь во мраке Млечный,
Как Божьей мантии кайма.
Но на горе, в каменоломне,
Огонь мистический горит,
Как будто бы Мадонны скромной
Там изваяние стоит.
Да около меня Мадонна
Сидит живая искони
И освещает неустанно
Земные все мои пути.
И обнимая тихо плечи
Ее в полночной тишине,
Я звездные постигнул речи
В неизмеримой вышине.
Недоуменный странник
Я на земле недоуменный странник,
Чужой всему, что мечется вокруг.
Крылатый я Создателя посланник,
Спустившийся в юдоль земную вдруг.
Не знаю, по вине иль любопытству
Попал я в этот низший из миров,
Но, судя по чрезмерному бесстыдству
Подчас ума и горделивых слов,
Я был сюда низвергнут для изгнанья,
Как некогда мятежный Люцифер.
Но кончились уж годы испытанья,
И я опять очистился для сфер.
Всё человеческое чуждо стало
Моей освободившейся душе,
И тело бренное плестись устало
В пыли дорог и в снежной пороше.
Меня не тешат орхидеи духа,
На райские похожие цветы,
Сплетенья слов, что невесомей пуха,
И к пропасти ведущие мосты.
И даже мир меня теперь подножный,
Ажурный, ювелирный, перестал
Приковывать в юдоли бездорожной,
Где столько я томился и страдал.
Один брокат меня еще небесный
Влечет к себе в необычайный край,
Подвижный вечно, дымчато-чудесный,
Как