ей древние славяне. Придётся её как часть мировой культуры, искореняющую распри, вознести в ранг божества, а меня наместницей её в этом доме счастья считать.
Арабес возмутился и, слушая её, подойдя к полкам с книгами, заявил, что таким наместником он бы сделал Шаманку, которая его посещала ушедшей ночью и чей дух таинственным образом в виде шарика «уко» катается здесь, наводя на него если не ужас, то чудо явления. Анна не стала реагировать на сказанное, чтобы не раскрывать своей тайны. Он начал разглядывать книги и увидел глянцевый журнал; взяв его, стал перелистывать. Наткнувшись на некую статью, которая его заинтересовала, начал молча читать. Так неожиданно, пробежав по тексту, который касался темы их разговора, стал перечитывать его вслух:
– «Имущественными отношениями исковеркали смысл чувственного счастья. Они стали коммерческим посредником, чтобы продать или купить счастье любви». – Смакуя текст, он поудобней уселся опять в кресло у стола; заметив, что суть текста похожа на ход её мыслей и их общей беседы, вопрошающе замолчал. Анна попросила продолжать.
– «Не кажется ли нам, что исходя из этого нам ныне нужен переход от имущественной значимости личности к её правовой значимости, за внутреннее единство общественного и личного, как душевного и телесного, выраженного теплотой добра? Можно ли в действительности законодательно утвердить некие правовые, не обезличенные равенством свободы личности? Кто или что сможет определять общественную значимость личности с той или иной мерой свобод и насколько это моралью оправдано, если пренебречь имущественной значимостью личного расслоения? Если равенство считать утопической мечтой коммунистов – не только всех перед законом, но и в имущественных отношениях, – то обезличенное общество может ли быть счастьем для всех? Любовь всегда преклонялась перед значимостью личности, с преклонением перед кумирами масс. Если считать, что значимость должна утверждаться богами или общественным сознанием, то по каким их критериям можно будет решать, кому оставить право на свободную любовь, кому на многожёнство или многомужество и повторный брак, а кому нет и так далее?». Это же как будто ваши мысли и продолжение нашей беседы, – заметил он.
Она молчала, словно не слышала его слов или раздумывала над прочтённым отрывком из статьи, и он продолжал чтение:
– «Обществу необходимы нравственные критерии значимости личности, построенные не на личном богатстве, а на благородности. Одним словом, то, на чём можно формировать различные права и контролировать их выполнение и дарить внимание с почтением как выражение общественной любви. Продавать различные права или раздавать их за заслуги гражданам пусть останется на совести общества и религии, славящей дела и по ним права. Если право всё-таки считать формой выражения общественной любви к человеку, вытекающей из религиозной морали как божье явление, то скрижали для благих дел