призраки вечернего огня
Плывут, темнея, по багряным тучам.
Спокойно всё. Один фонтан, звеня,
Тревожит ночь лобзанием певучим,
Да под навесом стихнувших ветвей
Еще последний щелкнул соловей.
II
За вздохом утренним мороза Румянец уст приотворя, Как странно улыбнулась роза В день быстролетный сентября.
Далёко к северу, в глуши уездной,
Помещица, покинувшая свет,
В деревне век тянула бесполезный.
У ней был сын одиннадцати лет.
Мечтатель бледный, часто ночью звездной
Он вспоминал страну, которой нет,
И с первых детских лет единым хлебом
Жить не умел. Его крестили Глебом.
Задумчив, вял и странно молчалив,
Он не являл особенных загадок.
Порою мальчик был и шаловлив,
И надоедлив, и на сласти падок.
Любил он лес, купанье, чернослив,
Субботний звон и тихий свет лампадок,
И музыки божественная ложь
Роняла в душу Глеба пыл и дрожь.
И разом жизнь переменилась эта.
Едва сентябрьский солнца поворот
Привел с собой на осень бабье лето
И потускнел топазный небосвод,
Едва в одежды пурпурного цвета
Оделся сад, цветник и огород,
В деревню жить приехала кузина,
Хорошенькая институтка Зина.
Окончив курс, она не знала, где б
Найти себе достойного супруга.
И всё скучала. Но ребенок Глеб
Ей не годился даже в роли «друга».
К тому же был он странен и нелеп:
Как посреди пылающего круга
Сожженью обреченный скорпион,
Он вдруг затосковал. Он был влюблен.
Когда перед обедом, напевая,
Кузина выходила на балкон,
Ломала корку хлеба и, зевая,
Смотрела вдаль, – краснел и мялся он.
По вечерам, при лампе, вышивая,
Болтала с теткой. А со всех сторон
Шептали Глебу тени, что отныне
И жизнь его и счастье только в Зине.
Он похудел, стал поздно засыпать.
Лица его менялось выраженье.
Казалось, мальчик силился понять
Души немой могучие движенья
И не умел. Но раз, идя гулять
С кузиной и следя листов круженье,
Под жгучие напевы поздних ос,
Он замер вдруг со взором, полным слез.
В тот самый час под гомон птичьих споров
И трубный клик пролетных журавлей,
В обычный час хозяйственных дозоров
Старик гулял в тени своих аллей.
«В крови золотолиственных уборов»
Дрожали липы пятнами огней.
Старик в пальто и с записною книжкой
Шел по аллее медленно, с одышкой.
И повстречал он розу. На кусте
Последняя, она дышала жадно,
Покорная единственной мечте:
Не отцветя, увянуть безотрадно.
Но в вечной и мгновенной красоте,
Лелея