что же случилось; но в голове у меня ещё звучало гулкое эхо – то ли приступа, то ли головной боли, и я не всегда понимал, что он мне говорит.
В итоге оказалось, что дело не во мне, а в каком-то человеке, скатившемся ночью с понедельника на вторник по каменной лестнице Высокого парка, с одной из тех, что ведут к памятнику Последнему герою. Несчастный сломал шею. По некоторым обмолвкам я решил: полиция почти уверена, что это несчастный случай.
Инспектор был будто пышный каравай; его фигура, мягкие манеры, тихий голос наверняка усыпляли внимание подозреваемых и лгущих свидетелей. Кажется, я больше разглядывал его, чем думал над своими ответами.
– Вы знали господина Третьякова? – спросил он. Я всё ещё держал беднягу в коридоре и только сейчас сообразил это: инспектор протянул мне фотографию покойного, и чтобы разглядеть её, я машинально подвинулся к свету, в комнату.
– Прошу… проходите сюда, – спохватился я, отступая в сторону. Он тут же зашёл в гостиную, остановился посередине. Я заметил, как разом, цепким взглядом он обхватил всю комнату, и мне стало интересно, какой он её видит. Предметы в ней – мой любимый, продавленный диван с выцветшей грубой обивкой, большой обеденный стол, совершенно новый, потому что никто сюда не приходит, книжные полки, закрывающие левую стену целиком, репродукция одного из «Волшебных окон» Бомбы – означают ли в его глазах они то же, что и в моих? Вряд ли.
И я снова поймал себя: я думаю о чём угодно, кроме дела, по которому понадобился полиции. И уставился на фотографию, честно силясь вспомнить, видел ли я раньше этого человека.
– Нет, – ответил я спустя минуту, – не помню его… ни лица, ни имени.
Инспектор раскрыл папку, достал и протянул мне лист с номерами и датами. Фото, наверное, появилось оттуда же, но я понял, что не помню, как это произошло. Творилось со мной что-то совсем странное.
– Стандартная процедура, – меж тем говорил инспектор. – Запросили распечатку звонков за месяц. Здесь нет ничего особенного, рутинная жизнь пожилого человека на пенсии, есть лишь одно отклонение.
Он ткнул ручкой в выделенный фрагмент:
– Две недели назад вы общались с ним. Вели достаточно длительные беседы, два-три раза в день, на протяжении трёх дней. Это ведь ваш номер?
Я смотрел на лист долго, потом ответил:
– Да, номер мой. Но я не помню, чтобы говорил с ним.
Инспектор кивнул, будто этого и ждал. Его взгляд сфокусировался вдруг на моём левом ухе. Я почувствовал, что оно неумолимо начинает краснеть, наливаться жаром. Тяжёлый взгляд оказался у моего собеседника.
Я понял, что пришла пора врать.
– Из-за моих… особенностей, – осторожно и неохотно начал я, – я иногда… иногда забываю… разные вещи. Бывают провалы. Иногда – исчезают часы из памяти, а иногда – люди или события. По мелочи, но…
Он снова кивнул:
– Это многое объясняет. Третьяков был в прошлом специалистом по «растениям».
Я мысленно вздохнул с облегчением: это действительное многое объясняет для полиции. У меня была самая невинная причина связываться с погибшим.