наверное. И только с появлением Пашки всё изменилось – двор Юры стал центром притяжения. Здесь в беседке, овитой вкуснейшим виноградом, играли в карты и лото, клеили воздушных змеев и мастерили бомбочки, и пацаны записывались в очередь, чтобы отвезти утром Юру в школу. А когда его отец получил для сына "инвалидку", маленькую такую машинку со съёмной крышей, счастью не было предела. Он носился по посёлку, поднимая клубы пыли, а следом, улюлюкая, бежала толпа пацанов, и Юра позволял каждому из них немного порулить.
А ещё оказалось, что он обалденно рисовал, даже лучше, чем Пашка. Больше всего любил делать копии с картин старых художников, и основным источником репродукций был журнал "Огонёк". В каждом номере на развороте находилась шикарная цветная вкладка. Вот их то он и извлекала из журналов. Если кто-то хоть немного что-то знаете об этом, то вспомнит, что на большинстве этих картин, начиная с эпохи Возрождения, было очень много обнажённой натуры.
И Мишке тоже захотелось научиться рисовать. Из рассказов отца он узнал, что тот умел в молодости держать карандаш в руках и с закрытыми глазами рисовал профили Ленина и Сталина, значит и у сына должен быть ген, отвечающий за талант художника. Правда, получилось так, что первыми объектами при обучении стали не яблочки или кувшины с цветочками, а вполне реалистичные Вакханки, Венеры и Данаи. Ожидания быстро оправдались – у Мишки стало получаться, чем он и поспешил воспользоваться, доказывая свои таланты одноклассникам.
– А ну ка… А ну ка… Что это у нас? – схватив охальника за ухо, произнесла Раиса Кузьминична, которая уже несколько минут тихо стояла за спиной юного художника и наблюдала за тем, как тот выводил плавные контуры женской фигуры на листе, вырванном из тетради по математике.
И когда всё улеглось, и о проступке Мишки все забыли, он обнаружил в школьном гараже, куда сваливалась вся собранная школьниками макулатура, настоящий кландайк. Среди гор всевозможного бумажного хлама валялось несколько сотен перевязанных верёвкой журналов "Огонёк". Папка, которую он собирался подарить Юре на день рождения, пухла на глазах, пока Мишку не схватила за руку завуч. Она распотрошила папку с репродукциями и, увидев содержимое, покрылась красными пятнами.
– Всё, за это ты вылетишь из школы! – орала он,а раскрывая одну репродукцию за другой. – Ты хоть знаешь, что это?
– Картины, – виновато ответил Миша.
– Какие же это картины! Это порнография!
– А разве можно в музее порнографию показывать?
– В каком ещё музее? – возмутилась завуч.
– Вот, "Даная", – мальчик поднял смятую страницу и разгладил её, – висит в Ленинграде, в "Эрмитаже"…
– В твоём "Эрмитаже" все извращенцы. Была я там. Марш за мной! Будем разбирать твоё поведение
Это был уже вселенский позор. Мишка стояла перед строем притихших школьников, а завуч, сотрясая смятой «Данаей» Рембрандта, истошно клеймила бесстыдника, посмевшего лицезреть сей разврат. Он слушал её и понимал, что