я сделал очень важные выводы. Еще Марина Цветаева говорила: «Если что-то болит – молчи, иначе ударят именно туда». В тот день с самого утра плохо себя чувствовал, ныло тело, и я ощущал каждую кость, словно накануне сломанную. Температура прыгала по ртутному столбу, и стоило чуть резче наклониться – сразу из носа шла кровь. Медведь тоже был не в лучшей форме, неудачно отработал номер, казался злым, возбужденным и поддерживал лапу, по которой пришлись несколько ощутимых ударов. Я вел его в клетку, как вдруг он остановился, шумно втянул ноздрями воздух и унюхал возбуждающий оксид железа. В ту же секунду замахнулся лапой, целясь прямо в сердце, но я успел увернуться, и он зацепил мне плечо. Порвал кожу, и она треснула, задел мышцу и сосуды, принуждая их оголиться, словно телефонные провода. Подбежали монтажники, и мы быстро загнали его в клетку. Но с тех пор, если я болен, устал или чувствую упадок сил, никогда в таком состоянии не выхожу в социум. Делаю энергетические упражнения, восстанавливаю баланс и только тогда решаю все вопросы. И запомнил раз и навсегда: нельзя показывать миру свою уязвимость и разбалансировку, потому что удар всегда будет направлен именно в это незащищенное место. Это как рана на руке. Чем больше ты ее трогаешь, проверяешь целостность, бережешь от воздействия воды и окружающей среды, тем дольше она будет заживать. Это как приклеивание прозвищ во дворе. У вас было прозвище?
Кирилл посмотрел на Ольгу, и та рассмеялась. Сняла с шеи шарф, залезла в английские петли пальцами и стала вспоминать:
– Было… Давно… Меня в детстве прозывали Пугалом. Родители одевали меня скромно, но чаще всего нелепо, заставляя донашивать вещи за всеми двоюродными сестрами. У меня редко была по размеру обувь и не всегда девичья. Длинные аляповатые платья, которые маме некогда было подшить, и свитера с безразмерными рукавами.
Кирилл помолчал, вглядываясь в низкий пласт перламутрового тумана, а потом продолжил:
– Дети обладают изощренной жестокостью. Они мгновенно прощупывают на уязвимость, подбирают обидные клички и начинают охоту. Прозвище является методом проб и ошибок. Если ребенок не реагирует – значит, щупаем дальше. Если только передернул плечами и скривился, как от кислых щей – еще не то. Не задевает… А вот когда заплакал, прикрыв голову руками – это оно, самое точное и обидное. Значит, отныне так и будем прозывать. И пока ребенок сам не изменит к прозвищу отношения – не внешне, а внутренне, – дети будут упорно его преследовать. Но как только нарастет мозоль и в ответ перестанет поступать та необходимая энергия, оно отваливается, как кожица с зажившего пупка.
Кирилл уже въехал в город, и промелькнуло свежевыкрашенное трамвайное депо. Новенькие вагоны ездили туда-сюда, а потом ныряли в него, как в «рукавичку». Всюду продавались вечерние газеты, и нарядные люди медленно шли по тротуару. Они уже избавились от тяжелой зимней одежды, и на Ольге тоже было легкое шерстяное пальто. Она слушала Кирилла внимательно, только ее разум стоял в стороне и снисходительно кивал: «Ну-ну, рассказывай