ловить моменты утреннего пробуждения, так как мальчишка любил на цыпочках подкрадываться к спящей Ксюше и будить ее сильной оплеухой. Та пугалась, иногда от страха уписывалась, куда-то пыталась убежать и билась головой об стену, а он хохотал, повалившись на пол, и дергал тонкими, как у серой цапли, ногами.
Потом Ксюша успокаивалась, переставала икать и заискивающе ластилась к Ольге:
– А почему у тебя одна шуба? Вот смотри, у меня есть из лисы, из норки, из бобра и каждодневная – из зайца. А ты все в одной и той же, словно нищенка. Ты что, бедная?
Ольга сперва отшучивалась, а потом стала рассказывать сказки о гуманности, милосердии и доброте. В один из таких моментов вошла бабушка и грубо ее прервала:
– Ты чем-то не тем занимаешься, милочка. Мы тебя не для этой цели пригласили. Не для замусоривания детских умов своим сомнительным добром. И вообще, вопросы воспитания – это не твой удел. Ты, насколько я помню, учительница? Вот и учи. Есть большой спектр занятий: пишите свои волнистые линии, читайте Носова и Усачева, решайте примеры и задачи, только вот не разводи здесь свои сомнительные проповеди. К чему ты сейчас рассказала свою душещипательную историю о девочке, которая вернула жизнь старым игрушкам? Все старое, сломанное мы безжалостно выбрасываем и не накапливаем дурную энергию. Мы сами расскажем, что хорошо, а что плохо.
– Ты все поняла, милочка? – закричал Никитка, как только за бабушкой закрылась дверь, и уползла из детской огромная бесформенная тень. – Давай лучше поиграем в казнь.
И жизнь продолжалась. Сентябрь, как один сплошной кошмар, отступил, и зарядили дожди. Потом подморозило, осыпались листья осины, рухнув на землю большими тканевыми лоскутами. Пауки-тенетники продолжали корпеть над сетями, гуси возбужденно переговаривались на опушках, и маслята лезли своими липкими коричневыми шапками.
Они переживали простуды, расшатывали зубы, искали клады и учились стоять на одной ноге. Ходили в поле смотреть на созревшие хлебные колоски, катались на лодке и заглядывали в норки стрижей, мучились над прописными буквами и просто дружили. Единственное – Ольга постоянно страдала от голода и недосыпания. Она мечтала закрыть глаза хоть на пять сиротских минут и пристроить свою голову на спинку стула. Но дети спали чутко, всхлипывали, и ей постоянно приходилось покачивать то одну, то вторую кроватку.
В первый рабочий день, с трудом уложив детей и пошатываясь от напряжения, Ольга спустилась перекусить. Голод был сильным и ощутимо дергал за пустую кишку желудка. Она прятала за спину пакет с пирожком, который успела купить у тетки, торговавшей возле метро, и старалась не думать, как та откидывала несколько несвежих старых кофт, покрывавших пирожки для сохранения тепла, и голыми руками доставала сильно зажаренное тесто.
На кухне ее встретила бабушка – женщина лет пятидесяти в трикотажном платье. Ее волосы с голубым отливом были уложены в крупные локоны, напоминающие водопроводные трубы. Пальцы с перламутровым маникюром постоянно суетились, проверяя чистоту