Дэниел – его играет Лиам Нисон – произносит речь на похоронах жены, умершей от рака. Она хотела, чтобы на ее церемонии играла песня группы Bay City Rollers «Прощай, детка», и Дэниел говорит собравшимся: «Когда она сказала мне об этом, я ответил: “Только через мой труп”. – “Через мой, Дэниел, через мой”, – возразила она». В этот момент раздаются первые ноты той самой песни. Но что если человек умирает внезапно? Как узнать, какую песню ставить? Вот вы – знаете ли вы, какую песню хотели бы слышать на похоронах ваши еще не слишком старые родители, братья, сестры, дети, если предположить, что случится худшее?
Распорядитель похорон спросил нас, хотим ли мы поставить большой мамин портрет у кафедры или же поместить маленькое фото на программки. Хоть на этот вопрос я знала ответ и с облегчением выпалила: «Ни то ни другое!»
И, само собой, нам пришлось выбирать еду, устраивать целое совещание по этому поводу. Даже не совещание, а дегустацию, представьте? Мы с папой и Мэдди сидели за столом и дегустировали блюда для поминального фуршета, точь-в-точь как делают будущие молодожены, только с мрачными минами. Поминальный торт. Поминальные пироги. Поминальные канапе. И каждое решение казалось важным. Сколько пирогов с мясом заказать? В какой-то момент мы испугались, что, возможно, кто-то из гостей не любит мясные пироги, и решили заказать еще сэндвичи с тунцом, ведь маме они так нравились. Перед нами поставили маленькие горшочки с морепродуктами, и мы на полном серьезе принялись обсуждать, понравилось бы маме такое похоронное меню. Ведь у нее была аллергия на моллюсков. Но стоит ли сейчас учитывать это? Нам столько всего нужно продумать, столько всего учесть; с какой стати нас должно волновать, что мама смогла или не смогла бы съесть на собственных похоронах?
Я всегда и во всем искала ее одобрения, и в каком-то смысле мне и сейчас хотелось произвести на нее впечатление, ведь это был мой последний шанс. Звучит странно, но у горюющей дочери своя логика. Всю жизнь я была перфекционисткой и думала только о победах. Мама приложила к этому руку. К скорби я подошла с точно таких же позиций. Я решила стать образцовой горюющей дочерью и каждый этап планирования похорон воспринимала как административную задачу в списке под названием «Проводы мамы в последний путь». У меня вдруг появилось новое дело первостепенной важности: стать хорошим организатором похорон.
Я вызвалась произносить речь. Мама бы этого хотела. Разве нет? На самом деле я не знала, как и многого другого. Но я вцепилась в этот последний шанс сделать так, чтобы она гордилась мной. В детстве мы с Мэдди азартно участвовали во всех театральных и ораторских конкурсах подряд. И к каждому готовились, часами просиживая в гостиной с мамой; та натаскивала нас, уделяя внимание каждой паузе, каждой интонации. «Вот, уже лучше, – говорила она на четырнадцатый раз, – но в следующий раз выдели голосом запятую в конце пятой строчки». Теперь я стояла в гостиной одна.
На следующий день мы начали обзванивать знакомых. Несколько десятков номеров.