не чувствовалось ничего бойцовского, никакого стержня, и не выйди она так удачно замуж, не было бы у моей сестры сейчас ни бизнеса, ни загородного дома, ни такой машины… По сути дела, из нас троих только я заработала все своим горбом. Антон как был ни с чем, так и остался. Живет в той же двухэтажной халупе на южной окраине, где мы выросли, в квартире, оставшейся от матери, сам до старости не купил бы.
Я не злорадствую. Мне жаль, что из него ничего не вышло. Антошка мог стать талантливым инженером, уже в три года что-то постоянно конструировал, и это здорово разнилось с тем, что пытались сделать мы с сестрой. Но институт он бросил уже после первого курса, когда выяснилось, что Лиза ждет ребенка, и пошел работать в автосервис, который кормит их до сих пор. Все его семейство во главе с матерью сидит у него на шее и только погоняет. Оттого, как Лиза с первого же захода запустила двойню, была одна радость: Антона освободили от армии. Но вместо звездочки ему пришлось поставить на себе крест.
– Хорошо, что ты уже вся в шоколаде, и дите вас не пустит по миру, – говорю я Лере, продолжая думать о брате. – Не хотелось бы, чтоб и тебя ждала участь Антона.
Кажется, она удивлена:
– Да ведь он счастлив!
– Это можно назвать счастьем?
– Да ты посмотри на них! Они же без конца смеются, ловят взгляды друг друга. Им же хочется чувствовать реакцию другого буквально на все, на каждую фразу. Их притягивает, как магнитом!
– В том смысле, что он ее без конца лапает? Вот тебе и все охи-ахи вокруг модельных параметров… На кой черт всякими диетами себя изводить, когда вон такая биомасса по стулу растеклась, что не обхватишь, а сколько желания вызывает!
Знаю, Лере невыносим такой тон. Сестра не просто подает себя утонченной особой, она такова на самом деле. Конечно, если б она хоть чуть-чуть покрутилась в настоящем бизнесе, то ее тонкие каналы забились бы в два счета. Но Егор позволяет ей чувствовать себя хозяйкой салона, пусть и мебельного, но звучит это вполне аристократично. И мне она нравится такой. Во мне самой никогда не было этой естественной женственности, ласковости. Я всегда была больше девчонкой, студенткой, чем женщиной. За это ты и любил меня…
– А ты точно не передумаешь? – Мне необходима ее уверенность. – Послушай, как орут эти монстры… Тебе это надо?
В ее улыбке – всепрощение сестры милосердия.
– Чужие дети часто раздражают… Со своими все по-другому, ты не знала? То, что бесит в чужих, в своих умиляет.
– Ты-то откуда знаешь?
– Я читала.
Я давлюсь смехом:
– А! Ты решила сперва изучить теорию…
– Я думала, мне уже не узнать этого на практике.
Узкие кисти впиваются в плечи, все тело – сплошной излом. Меня тянет погладить ее, разгладить…
– Будет тебе ребеночек, старче, – я прижимаюсь губами к ее пальцам. – Не плакай.
Лера смотрит на меня так серьезно, что мне становится не по себе:
– Ты собираешься забеременеть от Власа?
– Есть