сохранились даже пожелтевшие листки расписания поездов на стене и стойка буфета в углу, но теперь зал был обставлен по-другому и оставались лишь намеки на то, что это был некогда станционный зал ожидания; были убраны ряды кресел для пассажиров и посреди зала поставлен один большой, длинный и низкий стол, окруженный этими самыми креслами, а в конце зала было что-то похожее на отдельные кабинки для переодевания), нас тут же обступили, несмотря на раннее утро и это, надо полагать, было все население станции. Видимо, расторопный ТТ успел всех поднять на ноги и ошеломить необычной вестью, подумал я, но оказалось, что я не совсем прав; хотя мое появление и в самом деле ошеломило всех, но подняло их на ноги ни свет ни заря само прибытие поезда, что, как потом выяснилось, было замечательным и редким событием здесь. Я среди них, изумленно разглядывавших меня, чуть ли не трогавших руками, чувствовал себя, будто пилот самолета, потерпевшего крушение, который попал в плен к первобытному племени в самом сердце джунглей. Если не считать начальника станции и ТТ, уже знакомых мне, тут были жена начальника, дородная, белая, малоподвижная женщина с лоснящимися волосами, не произнесшая ни звука при нашем знакомстве; бывшая буфетчица с таким стертым лицом, что сразу я затруднился бы определить ее возраст, но жеманная не в меру и не соответственно возрасту, каким бы он ни был; хмурая, чем-то неуловимо напоминавшая ТТ, дочь начальника станции, и пожилая супружеская пара, с виду добряки и безобиднейшие люди – сторож и его жена. Мы перезнакомились, и я был принят в их общество, как незваный гость, но гость, которого не прогонишь, потому что некуда.
Мне выделили маленькую комнатку, и на самом деле, как обещал начальник станции, в ней был рукомойник, очень вместительный, но местами проржавевший, была там и койка (иначе это приспособление для спанья не назовешь, на кровать она была мало похожа, именно походная койка-раскладушка) и еще узкий шкаф с двумя отделениями, одно – с полками для белья, другое – для костюмов и пальто. Окно комнаты, почему-то зарешеченное крепкой, чуть не тюремной решеткой, выходило как раз на платформу, на передний фасад здания вокзала. Судя по решетке, можно было догадаться, что раньше в этой комнате располагалась канцелярия, и в ней, возможно, хранились секретные документы, потому и такая предосторожность с окнами. И догадка моя подтвердилась в какой-то мере, когда то, что я принял за табурет перед столиком, оказалось маленьким, но довольно тяжелым сейфом, аккуратно прикрытым покрывалом до пола и, таким образом, предлагаемым мне в качестве сиденья перед столом, если мне здесь вообще понадобится сидеть за столом. Внешний вид койки хоть я и устал очень, был до того отталкивающим и не располагающим к отдыху, что при одном лишь взгляде на это неуклюжее сооружение, сон у меня моментально пропал и захотелось поскорее выйти из этой конуры (будто нарочно уставленной надолго портящими настроение вещами) и пройтись хотя бы по платформе, подышать свежим воздухом. Но тут как раз дверь моей комнаты несколько бесцеремонно открылась (именно – несколько, потому что открылась дверь, хоть