отливом спелых яблок.
Настасья опустила глаза. Ваня был первым красавцем на селе. Высокий, голубоглазый брюнет и греческим профилем и пухлыми губами. Широкий разрез глаз окаймляли густые черные ресницы.
– Настасья, отдай мне наволочки, а Ваня как глянет, так сразу и замуж меня позовет, скажет какая я рукодельница и умница.
– Не бывать этому, – Настасья вырвала вышивку из рук зазнобы, а потом осеклась, – я для своего жениха старалась, а ты своему сама вышивай.
– А я слышала для Петьки эти узоры. И будет он чинно так на них почивать. И уже отца засылал к вам на почин.
– Правда? – изумилась Клаша.
– Правда. – гордо вторила Настасья подняв подбородок.
– А я-то думала, ты на моего Ванюшу заглядываешься, уже хотела тебе косма повырывать.
– И не думала. – фыркнула Настасья.
– Да полно вам девочки, время позднее по домам пора. – Сонька, девкой хоть и не далекой была, а беду за версту чуяла, да скандалов до ужаса не любила. То мирила, то сама ссорила, но всегда сухой из воды выходила. Разнесет сплетни сорокой, а потом охает, да как же так вышло, удивляется.
Настасья уже не сдерживала слез брела по тёмной улочки Родинки к дому, держа в руке пяльце и узелок с поклажей. Кусты позади, зашевелились. Девушка обмерла, вглядываясь в темноту, прислушиваясь к каждому шороху. Щелкнула еще одна сухая ветка. Настасья еле сдержала крик.
– Ежик, должно быть ежик. – успокаивала она сама себя.
Шорохи не прекращались, с треском из-за кустов выскочила темная фигура, освещаемая лишь полной луной. Девушка кинулась со всех ног прочь, фигура понеслась за ней. В спешке чуть дыша, бросила пяльцы и поклажу, не разбирая тропинки, бежала в сторону дома.
– Да стой же ты, – послышался позади знакомый голос, – испугалась?
– Ваня? – девушка стала как вкопанная, сердце застучало еще быстрее. На лбу выступила испарина.
Молодой Иван, вместе с отцом агрономом Егором прибыли в Родинку недавно по обмену опытом из соседнего района. Молодой тракторист почти сразу занял почетное место на стенде трудовой славы, как передовик сельскохозяйственного производства. Высокий, красавиц одним только видом будоражил сердца местных девушек.
***
– Разлучница, – кричала Клаша, охваченная припадком, – да как она посмела. Папенька, Маменька, как же так, ведь я люблю его. Змеюка подколодная, притворялась подружкой, а сама, а… – вновь закатилась в рыданиях. Сухи, по маленькой деревушки разносились быстро.
– Полно доченька. Ванька то уже к нам посватался, не переживай, дело решенное, никто супротив вас не встанет.
– Маменька… – растрепавшиеся волосы свисали до половиц, то и дело передергиваясь, то в одну сторону, то в другую.
– Ты у нас красавица, умница, а Наська твоя чё? Ни рыба ни мясо. Кожа да кости. Смотреть страшно. А ты у нас румяная, пригожая. Никуда твой Ванька не денется.
На улице переполох. Сказывают, пересказывают байки про чудище, ночью девок гоняющее. Перешёптываются,