через анфиладу комнат, князь Куракин вошел с позволения дежурного офицера в небольшой кабинет, где его ожидал сам император и самодержец всероссийский Павел Петрович. Государь с утра был не вполне в добром расположении духа. Как опытный царедворец, князь немедля обратил на это внимание.
– А, князь Александр Борисович! Всемилостивейше повелеваем вам войти! – император вовсе не чужд был иронии.
– Как почивали, ваше величество? – почтительно осведомился князь, не решаясь сесть.
– Прескверно, князь, просто отвратительно. Зима в Петербурге меня решительно не устраивает. Небо все время серое, с моря ужасающе дует. Повсюду висят огромные сосули. Бороться мы с ними не умеем. Никакого порядка даже в природе не сыщешь – что уж говорить о государстве. Извольте сесть.
Куракин присел на кресло итальянской работы. Государь меж тем ходил из угла в угол, чеканя шаг как на параде.
– Вспоминая военные игры наши в Гатчине, не могу не отметить, что порядка там было куда как больше. Мечтаю отобразить все там измысленное на армию российскую и страну! Должен же и у нас завестись наконец должный ордрунг во всем, – император наконец изволил перестать ходить и замер на месте.
– В будущем, несомненно, ваше величество Павел Петрович! Может даже и погодой научатся управлять. Захотят – и не будет дождя! Стоит только императору российскому там, в будущем распорядиться, махнуть ручкой – и небо очистится!
– Ну ты, князь, уж и хватил – дождь или ведро, сие от бога зависит и человеку неподвластно… ни сейчас, ни в будущем, пожалуй. Человеку не должно менять божью погоду – а то не только что император, а и какой-нибудь мэр, вор, казнокрад, прохиндей поднимет в небо мелкую пушку, да к празднику все облака разгонит… Никакого порядка тогда не станет.
– Кстати о будущем, ваше величество – привез я к вам ту тетрадку, о которой толковал ранее, и пророка, ее написавшего, дабы открыл он вашему величеству, что там сотворится.
Государь как будто воспрянул духом, глаза его загорелись. Он протянул руку. Александр Борисович отдал ему перетянутые разноцветными лентами тетради Василия.
– Но ведь там, кажется, речь шла о прошедшем времени? Моя матушка умерла в реченный час…. знаю, да дело это прошлое. А уж то что она подговаривала врагов отца моего Петра убить – всегда это чувствовал! Что отца – и меня, меня от царствования устранить возжелала – знаю, указ в пользу Александра, сына моего, уже был подписан. Хорош преемник, нечего сказать! – Павел засмеялся злым лающим смехом, но тут же закашлялся. – И что бы он внес нового в жизнь державы нашей? Только и продолжал бы то, что маменька нам оставила – славолюбие да лицемерие!
– Но у матушки вашей, государыни Екатерины Алексеевны, были и славные дела, хоть и немного… – осмелился почтительно возразить другу детства князь Куракин. При этих словах император подскочил как укушенный.
– Славные дела? Хотел бы я узнать, какие? Похерила Запорожскую Сечь – да, славно! А в остальном?
– Присоединила