величайшую трагедию тысячелетия, и она в прямом смысле накрыла нас пеплом, из-под которого поднялись единицы. Мы должны были стать сильнее, увереннее, распрямить плечи и строить новый мир, как было в Советском Союзе. А вместо этого мы свернулись калачиком, попрятались в капсулы и ждем подачек, приказов, верных направлений. И если единственным вариантом станет направление Гото, приказом: "молчать", а подачкой – альтернативная реальность, – мы не выживем. Просто вымрем. Нам нужны люди из плоти и крови, которые в состоянии вести вперед и оперировать не понятием выживания собственной ДНК любой ценой, а чем-то большим. Да и если хоть этим! Даже род Александра – это полтора миллиона живых и дышащих индивидуальностей. Пусть людей, ограниченных функционалом, но даже физически способных на значительно большее, чем любой из обывателей в нашем окружении. Это люди, Петя. И придушить этот росток новой крови, пусть модифицированной, но человеческой ДНК, равно подписать нам смертный приговор. Я вижу деятельность Александра именно так.
Петр молчал. Михаил видел, что друг подбирает слова, пытается сформулировать свое мнение без мата и оскорблений и у него не получается. Лицо Кудасова выдавало такую внутреннюю активность, что казалось, он взорвется, не высказав свои мысли в максимально жесткой форме.
– Я – не ты, Мих. Мне на твою идеологию глубоко наплевать. Я хочу, чтобы ты сохранил свое дело и свое место. Хочу, чтобы ты был самим собой и был счастлив. Если ты потеряешь то, что имеешь сейчас… я не представляю, что с тобой будет. Ты открытки подписываешь «LPI», – проговорил Петр тихо, почти умоляюще, – куда ты сунешь свои амбиции, если потеряешь компанию? Я могу взять это на себя. Если избавить LPI от грозящих ей… беспокойств ценой жизни одного живого проекта и спятившего старика для тебя слабость, то пусть слабым буду я.
– Петь, мне всегда нравилась твоя способность отфильтровывать из всей ценной информации только ту часть, на которую ты можешь повлиять. Спасибо, что открыл мне глаза: я даже не подозревал, сколь низкого ты обо мне мнения. По твоему, без корпорации я никто? Подпишешься под этим?
Петр выдержал взгляд друга и скривил губы.
– Я не хочу проверять это на практике, – ответил он, – потонешь ты, потону и я. Поэтому эти глупые игры считаю неуместными. Речь о деле твоего отца, о твоем положении и состоянии. О твоем, а значит и о моем.
– Без корпорации я – никто? – снова спросил Михаил, глядя на друга исподлобья. Взгляд и тон были угрожающими, но вполне Петру привычными.
Зам скривился в мучительной улыбке:
– Мы будем ссориться из-за этого?
– Тебе придется ответить.
– Что тебе даст мой ответ?
Михаил ждал, крутя в пальцах сигарету. Он не смотрел на Петра, но тому не было от этого легче.
– Мне можешь не отвечать, – сказал Михаил, закуривая. – Ответь себе. Чего ты больше боишься: потерять свое место или друга?
Петр встрепенулся и уставился на собеседника. Потом как-то обмяк, вся его длинная фигура скособочилась в кресле, будто каждый мускул мужчины