Андрей Воронин

Филин


Скачать книгу

выпил с утра стакан вина и пребывал в благодушном настроении. Но поговорить было не с кем, поэтому он то разворачивал, то свертывал вчерашнюю газету. Читать не хотелось, душа требовала общения.

      – Погодите, любезный, – крикнул он вслед Герману.

      Тот даже не замедлил своего шага, толкнул ногой дверь и вошел в мастерскую. Михалыч в фартуке и в серой кепке, повернутой козырьком к спине, прилаживал к гранитной плите медальон. Он делал это старательно, словно пытался угодить своему близкому родственнику.

      Герман подошел к мастеру:

      – Ну, как дела?

      Огляделся по сторонам, ища то, что предназначалось лично ему. В багажнике черной «Волги» уже лежали живые цветы, несколько венков с надписями, тарелочка и граненая рюмка.

      Наконец Михалыч закончил привинчивать медальон, рукавом халата протер фаянсовый овал и подмигнул немолодому мужчине, изображенному на медальоне, подмигнул так, как старому знакомому.

      – Вот теперь порядок, – он вытер ладонь о ладонь и с приветливой улыбкой обернулся к Герману Богатыреву. – Все как договаривались, чики-чики, Михалыч свое слово держит.

      – Хочу взглянуть, – сказал Герман.

      – Это пожалуйста, это конечно, завсегда можно.

      Михалыч двинулся по узкому, похожему на мелкий окоп проходу из гранитных плит в дальний угол мастерской. Затем остановился и поманил указательным пальцем Германа. Тот двигался осторожно, боясь испачкать черный костюм и черный портфель в каменную пыль.

      Наконец все-таки добрался, протиснулся узкой траншеей к небольшой площадке. Прямо на полу лежала гранитная плита с эмалевым медальоном. С медальона на Германа Богатырева смотрел широко улыбающийся Сергей Серебров. От фотографии друга Германа Богатырева даже бросило в дрожь. Он поставил к ногам портфель, прижал указательный палец к пухлым губам, потер ладонями виски.

      – Что с ним случилось? Как его угораздило? – участливо осведомился Михалыч.

      – Трагический случай.

      – Я так и понял. Ведь молодой, здоровый мужик, такие бабам ох как нравятся!

      – Да, нравятся, – согласился Герман, – но жизнь есть жизнь, – его голос звучал трагически, как голос диктора, сообщающий народу весть о кончине главы государства.

      На гранитной плите, кроме медальона, была короткая надпись: «Серебров Сергей Владимирович. 1956–1998». Между датами золотилось, поблескивало длинное тире.

      – Вот так, – прокомментировал дело своих рук Михалыч, – жизнь человека умещается в черточку, – он ногтем указательного пальца поскреб по тире и скроил грустную, подобающую моменту мину.

      – Ладно, Михалыч, спасибо за работу. Только вот глаза у него какие-то…

      – Что? – переспросил мастер.

      – Глаза, говорю, у него какие-то… грустные.

      – А чего же веселым быть? – взялся рассуждать Михалыч. – Его уже с нами нет.

      – Это как сказать, – ответствовал Герман.

      – Оно, конечно… оно понятно, он в памяти, он в сердцах друзей и родственников, но уже не сможет