право знать.
– Ладно, – сказал Джулиан.
Это не имело значения. Ничто сейчас не имело значения.
– Она рассердилась? – спросил он, помолчав.
Марк удивился.
– Сказала, что так гордится тобой и что это разбило ей сердце.
Будто луч света засиял во тьме.
– Правда?
Марк собирался ответить, когда раскаленное копье боли пронзило плечо Джулиана. Он сразу понял в чем дело, и его сердце отчаянно забилось. Он поспешно пообещал Марку увидеться с ним позже… а может, только подумал, что пообещал, ворвался в комнату и запер за собой дверь. Через две секунды он уже был в ванной. Включив колдовской свет, оттянул ворот рубашки и посмотрел на себя в зеркало.
На коже пламенела руна парабатая. Она больше не была черной: по линиям рисунка пробегали алые искры, словно руна хотела через кожу прожечь себе путь наружу.
Накатила дурнота, так что пришлось ухватиться за раковину. Джулиан заставил себя не думать о том, что значила смерть Роберта… об их с Эммой планах на изгнание, которые теперь пошли прахом. О проклятии, поражавшем парабатаев, рискнувших полюбить друг друга. О проклятии власти и разрушения. До сих пор он думал лишь о том, как отчаянно ему нужна Эмма, а не о причинах, по которым он не мог получить ее. А причины эти оставались незыблемы.
Они тянулись друг к другу через бездну горя, как тянулись всегда, всю свою жизнь, позабыв обо всем. Но так нельзя, этого просто не должно быть, думал Джулиан. Он прикусил губу и почувствовал кровь на языке. Хватит уже разрушений. Хватит смертей.
Снаружи хлынул дождь. Джулиан слышал, как он барабанит по крыше.
Джулиан оторвал полоску от рубашки, в которой был на заседании Совета – ткань была жесткая и темная от крови погибшей сестры, и повязал себе на запястье. Она останется там, пока он не отомстит. Пока убийца Ливви не получит по справедливости. Пока все, кого он любит, не окажутся в безопасности.
Он вернулся в спальню и начал искать чистую одежду и обувь. Они нужны ему прямо сейчас. Он знал, куда должен пойти.
Джулиан мчался по опустевшим улицам Идриса. Теплый летний ливень поливал его, волосы прилипли ко лбу, рубашка и куртка промокли насквозь.
Сердце мучительно колотилось. Он уже скучал по Эмме и жалел, что покинул ее, но все равно продолжал бежать, как будто мог обогнать боль утраты. Даже удивительно, что можно одновременно тосковать по сестре и любить Эмму – одним и тем же сердцем, не умаляя ни горя, ни страсти. В конце концов, Ливви тоже ее любила.
Как бы обрадовалась Ливви, если бы узнала, что они с Эммой вместе. Если бы они могли пожениться, Ливви на седьмом небе от счастья кинулась бы планировать свадьбу. Эта мысль пронзила его как клинок, и теперь ворочалась в ране.
Дождь обрушивался в каналы, и весь мир вокруг превратился в танец воды и тумана. Дом Инквизитора вставал впереди гигантской тенью. Джулиан так быстро взлетел по ступеням, что чуть не врезался со всего размаху в дверь. Он постучал. Ему открыл Магнус, измученный и необычно бледный. Поверх черной