Прокофьевой в голову, когда она проснулась ночью.
В детстве она любила выдумывать различные истории с участием нескольких действующих лиц. И рассказывала их вслух, произнося поочередно реплики то за одного, то за другого героя. В четвертом классе ей вырезали аппендикс, и она побывала в другом мире. Там было неприятно. Сначала у нее в глазах потемнело, потом вспыхнул яркий свет, и она была облаком, плывущим по бесцветному небу, совершенно беззвучно…
Мама потом вспоминала, что Настю долго не могли разбудить, и они с папой по очереди сидели в палате, куда ее привезли после операции, не отходя от нее ни на шаг. Они боялись, что Настя умрет.
Самое странное, что все это – аппендицит, операцию – десятилетняя Настя видела наперед, проснувшись ночью в поту с болью в животе. Пока родители только решали, нужно ли везти ее в больницу, она уже знала, что из нее будут что-то вырезать. Тогда аппендикс чуть было не лопнул, еще бы чуть-чуть – и крышка, но все обошлось. С тех пор маленькая Настя долго еще всякий раз, оставаясь наедине сама с собой, щупала свой живот, сжимая его, как это делал доктор: болит, не болит. Насте очень не хотелось снова заболеть, чтобы случайно не умереть.
Открыв глаза в три часа ночи двадцатисемилетняя Настя снова вспомнила все эти странные ощущения и детские страхи. В детстве ей казалось, что все плохое в своей жизни она сможет предотвратить. С этой верой и продолжала жить. Да, философ прав: нужно остановиться, чтобы тьма не поглотила.
Перед тем, как Настя проснулась, ей снилось нечто очень странное. Она взяла блокнот, всегда лежавший на столике подле дивана, и записала коротенький рифмованный текст, в котором фигурировало слово «лазурит». Бросив взгляд на мобильник, она подписала под текстом: «11.09.2008, четверг, 3 ч 12 мин. Пришло во сне», положила блокнот и ручку и задумалась.
Можно умирать от болезни, от голода или от ран, полученных на войне, а можно – от бездуховности, которая, липкой заразой опутывая бытие, изнашивает жизнь. И каждый инфицированный ею уже не живет, а существует, тащится по жизни как заведенная механическая кукла, не отдающая себя отчета в том, что и, главное, для чего он делает. Вот в этакую-то куклу превратилась и она сама, когда в какой-то момент перестала различать, что такое хорошо, а что такое плохо.
Утром, настроив себя для решительных действий, Настасья пошла в редакцию своей газеты и швырнула на стол редактору последний репортаж с места криминальных событий вместе со сделанными ею же фотографиями. К ним прилагалось заявление об уходе.
– Все, – заявила Настя редактору. – Я увольняюсь. Прикажите в бухгалтерии, чтобы выдали мне расчет. Гонорар за последний репортаж отдадите после публикации.
– Не понял, Прокофьева! Ты че, охренела? Ничего я приказывать не буду. Иди – спи дальше. Ты все равно опоздала с материалом в номер, – ответил Ян Малков, редактор газеты «Камни Петербурга», которую сам же и создал. Затянувшись сигаретой, он выпустил в сторону Насти струйку дыма.
Капиталом на открытие собственной газеты предприимчивого Малкова снабдил некий спонсор из Прибалтики. «Фирма веников не вяжет», – любил повторять молодой редактор.