прилично одетый спросил, который час и улыбнулся. Наша увлечённая беседа привлекла его внимание, и он решил каким-то образом вмешаться, что, в общем-то, перечило его привычным взглядам, поскольку он считал, что ввязываться в чей-то разговор было признаком плохого воспитания.
Своим безукоризненным видом он внушал доверие, но тем не менее было и что-то отталкивающее в его образе. Всё, кроме браслета на его руке, выдавало в нём человека важного: степенное лицо с аккуратно постриженными усами, на лбу две длинные глубокие морщины, ровно пролегающие от одного виска к другому, внушительная грамотная речь, накрахмаленная белая рубашка, воротник обвязан галстуком – словом, внешний облик джентльмена, но чем больше он к себе располагал, тем больше подозрений у меня вызывал.
Этот необычный браслет с узелками и выжженными символами вдоль всего ремешка болтался у него на запястье и показался мне странным, но не Аннет. Она никогда ничего необычного вокруг себя не замечала. На досуге у неё гулял ветер в голове, и она становилась легкомысленной и доверчивой: то ли тяжёлый умственный труд на ней так сказывался, то ли ей так нравилось – вверять свой подуставший разум в руки первого встречного.
Я к нему присматривалась за двоих, не сводила с него настороженных глаз, а Аннет им всю дорогу любовалась и хихикала, как дурочка. Я только на неё поглядывала искоса и мысленно крутила пальцем у виска. Она растаяла в его компании, а мне удалось его раскусить. Я сразу поняла, чем привлекал он женское внимание, – тем, что вёл себя естественно. Его неожиданный к нам интерес и то, как он на нас смотрел, заставили меня в нём ещё больше усомниться, тогда как Аннет не видела в этом человеке ничего дурного, а наоборот, он ей очень понравился, и она чётко дала мне понять, что странная здесь только я. Её раскованность и чрезмерная открытость с неизвестным мужчиной, прицепившемся к нам в метро, меня обескуражили. Я же предпочла отнестись к нему осторожно, с опаской, – мало ли что у него в голове, а Аннет, по-видимому, не учили в детстве, как нужно вести себя с посторонними.
3
Разговоры изнуряли, но что могло быть лучше для убийства времени, когда не было ничего другого под рукой. Тот молодой человек, имени которого я не запомнила, расстался с нами наверху у входа в подземку и вышел на другую сторону улицы. Он обернулся, ухмыльнулся и свернул за угол. Я не стала пилить Аннет за её неосторожность. В этом возрасте было бесполезно поучать. Это стоило сделать раньше, когда она ещё была ребёнком, а теперь было глупо что-то доказывать уже почти сформировавшейся личности. Мы просто молча пошли прямо вверх по склону холма к школе верховой езды, здание которой вырисовывалось сквозь деревья в конце улицы. Сюда я приходила с радостью, особенно когда была опустошённая и вся в себе. Здесь в голове всё замолкало, и ни одна назойливая мысль не смела проедать мне плешь своим жужжанием.
Школа возвышалась над городом и занимала добротный участок земли с хорошей светлой конюшней и по-человечески отстроенной левадой. Это место