носит? Дустом пудрится? Прямо вот так непереносимо?
– Слушай, ну не нравятся мне ее тряпки. И как она по телефону стала разговаривать, тоже не нравится. Ну телефон – ладно. – Петр Назарович понемногу успокаивался. – Потерпеть в принципе можно.
– И что плохого в тряпках? Вас же их носить не заставляют. А для женщины одежда – это часть тела, часть души. Она помолодела, ваша жена, а вы хотите ее состарить!
– Сказал – потерплю, – упрямо повторяет Петр.
Стемнин взглянул на клиента с сомнением:
– Поймите, одним письмом не обойдется…
– А сколько нужно писем?
– Да я не о том говорю. Я напишу письмо, ваша жена, предположим, решит вернуться. А что будет дальше? Если вы будете относиться к ней как раньше или просто сдерживать раздражение, все рано или поздно опять рухнет.
– Да она же меня за мужика держать не будет, если я во всем буду у ней на поводу. Ты женат, кстати?
– Нет.
– Ну вот, видишь. Что сам-то об этом знаешь?
– Вы можете мне не верить, – сухо отвечал Стемнин, – я не настаиваю. Решайте сами.
У него болела голова.
– Ладно, ты не лезь в бутылку. Все равно не пролезешь, – пошутил Петр Назарович и неожиданно извиняющимся тоном добавил: – Перед дочерьми неудобно. Думают, сдурели родители на старости лет.
– Да, кстати. Про «старость лет»… Вам стоит отказаться от любых разговоров про старость, про прошедшую молодость, про то, что ваша жена «уже давно не девочка»… Для нее это сейчас больная тема. А еще лучше заметить, что она у вас молодеет, и говорить ей об этом.
Петр Назарович недоверчиво поддакнул, спеша закончить встречу. Небо над лесом стало глубоким, отстоявшись от облаков и дневной жары. Откуда-то сбоку доносилась веселая музыка, в монолите листвы там и здесь заиграли разноцветные огоньки.
После ужина Стемнин сел за стол. Он не сразу включил настольную лампу, с минуту глядя в ночь.
«Моя дорогая Нонна! – вывел он и удивился, насколько другим вышел почерк.
Я должен сказать тебе сейчас многое. Надо было говорить это всю жизнь, но я не говорил. Наверное, не понимал, как это важно для нас обоих. А то, что я говорил изо дня в день, удаляло тебя от меня».
Он встал из-за стола, прошелся по темным комнатам, вернулся и написал, каким пустым стал дом. Стемнин уже чувствовал, как смягчается сердце женщины, которую он никогда не видел.
«Дай мне возможность ухаживать за тобой, узнавать, что тебя волнует, радоваться твоим новостям и успехам».
Он писал про то, что хочет опять слышать ее шаги, звук ее голоса. Что не сможет измениться сразу, но будет стараться. Стемнину хотелось, чтобы Нонна поверила. Он не вполне понимал даже, кому этого хотелось – Стемнину-в-роли-Петра или ему самому. Была глубокая ночь, на кухне содрогнулся холодильник. Исписанные малознакомым почерком листы бумаги лежали на столе.
6
Сковородка отчетливо диктовала: «клетчатый… лечо… плеточка… (громко плюясь) лет-чик!» Слова, выговариваемые раскаленным