механизировать соблазнение?
Софи поглядела на часы и сделала гримасу, которая должна была изображать серьезное мужское лицо.
– Ты хочешь знать, – заговорила она басом, – кто именно меня проклял? Не спрашивай. Темные тайны вампиров не сделают тебя счастливой, милое дитя. Твой чистый и светлый ум не вместит ужаса этой ледяной ночи… Нет, тебе не следует знать…
Реплики соблазняемого создания никто не озвучивал, но они были предельно понятны и так.
Я услышал тихий скрежет. А потом заметил, что пол пришел в движение. Он начал опускаться – и мы вместе с ним. Кровать, однако, оставалась на месте.
Софи, как и положено соблазнителю, сохраняла спокойствие и улыбалась.
– Не бойся, дитя, – пробасила она. – Мы еще не на дне ада… Пока…
– Он что, действительно это говорил? – спросил я.
– Угу. Изверг, конечно.
Шахта, в которую мы погружались под клацанье невидимых шестерен, делалась все глубже. То, что было раньше плитами пола, оказалось плоскими верхушками четырехугольных колонн. Кровать-крокодил теперь нависала над нами – казалось, мы смотрим снизу на огромную морду древней рептилии. Плиты пола образовали что-то вроде ведущей вверх лестницы – по ней еще можно было вернуться к бархатным зубам.
Софи поглядела на часы.
– Пропасть… – сказала она басом. – О, если бы я мог просто забыться навек в этой бездне… Но мне уготовано иное…
Прошла еще пара секунд, потом что-то булькнуло, и на самой низкой плите пола стала собираться темная лужа. Жидкость быстро поднималась – и скоро затопила несколько плит. Она была красной. Темно-красной.
– Зачем он это придумал? – спросил я.
– Дракула говорил, что его унижает необходимость предкоитальной лжи. И старался свести к минимуму все, как он выражался, лицемерные мелодрамы.
– Вот таким образом? – спросил я, кивнув на красную лужу, постепенно поднимающуюся к нашим ногам. – А не слишком хлопотно?
– Если ради одного случая, да. Но у него все было поставлено на поток. Он эксплуатировал созданный им романтический ореол многие десятилетия. Если не века. Его итальянские и греческие приключения когда-то вдохновили Джона Полидори на первый значимый образ сексуально активного вампира-аристократа. Многие сегодня понимают это как аллегорию британского колониализма, но действительность куда проще…
Я вспомнил стихи из школы. Это был один из тех редких случаев, когда я твердо знал, кто написал запомнившиеся мне строчки.
– «Британской музы небылицы тревожат сон отроковицы. И стал теперь ее кумир или задумчивый вампир, или…» Кто-то там еще, – сказал я. – Пушкин.
– Вот видишь, даже до ваших сугробов докатилось. Дракула старался не отходить от образа без крайней нужды. Плащ с красной изнанкой, накладные, извиняюсь за выражение, клыки – все это ввел в моду именно он. Цинично, конечно. Однако работало лучше, чем все сегодняшние методики пикапа.
Я вспомнил, как мой учитель Локи