Мой отец, Антон Фридрихович…
Евгения вскинула брови и аккуратно, кончиками пальцев, поиграла алыми головками маков в стеклянной вазе:
– Значит, Нинель? Или может быть…
– Нет, нет, Нина. Просто Нина.
Маленькая Тома захохотала, запрыгала на месте и радостно захлопала в ладоши:
– Простонина, Простонина! Как прекрасно! Простонина! Какая замечательная тётя, правда, мамочка?
Все присутствующие в гостиной засмеялись, заговорили оживлённо, а Стеша начала накрывать на стол.
Шуре понравилось смотреть на Нину. Совсем не стесняясь, с необъяснимым удовольствием он разглядывал её лицо, обрезанные коротко густые каштановые волосы, острые приподнятые плечи и белые руки. Он никак не мог объяснить себе, красива она или нет. Он просто хотел на неё смотреть и видеть её как можно чаще. Заговорить с ней не получалось. Шурка не знал, что можно ей сказать, о чём спросить. В его голове не укладывалось, как эта озорная, смелая на шутки девчонка может приходиться женой дяде Серёже – такому взрослому, серьёзному мужчине, недавно отчаянно бившему белогвардейскую нечисть, а ныне занимающему важную, ответственную большевистскую должность.
В тот вечер, сидя за празднично накрытым столом рядом с Ниной, дядя Серёжа не сводил с неё глаз, часто обнимал, а после каждого выпитого бокала вина – целовал в ладошку. Шура понимал, что дядины взгляды на жену – особенные, необычные. Так смотрят только на очень близких женщин: решительно, с придыханием, краснея. И всякая непристойная ерунда проносилась у Шурки в голове – как отголоски того, что невозможно, но очень хотелось бы понимать об этом в те юные годы.
Нина без умолку тараторила, и много внимания её было обращено на Александра Петровича:
– Муж мне много рассказывал о Вас. Вы хорошо рисуете, Вы немного поэт и очень интересный человек! Я очень люблю поэзию! Я понимаю её как никто другой, поверьте! Что Вы сейчас читаете? Вы читали Блока? Ах, я обожаю Блока! Ах, как изысканно он воспринимает любовь, страдания, смерть – потрясающе! А Вы видели когда-нибудь его фотографическую карточку? Ах, что за лицо! Что за мужчина! А не могли бы Вы нам сейчас почитать свои стихи, Александр? Я страсть как желаю слушать их в этот вечер!
Евгению это явно забавляло, она фыркнула и похлопала белоснежной салфеткой по спине сидящего рядом мужа:
– Читайте же нам, наш поэт Александр! Ну, читайте же скорее! Что Вы медлите?
Александр на минуту застыл, затем отодвинул тарелку и закурил, не поднимая головы:
– Нет, пожалуй, не сегодня. Да я, собственно, наизусть ничего из своего не помню. Не сегодня, простите.
Глаза у Шурки намокли. Желание ударить мать возникло одновременно со страхом и презрением к самому себе. Неожиданно для окружающих он встал на стул и крепко сжал кулаки:
– Я знаю несколько сочинений отца!.. Да перестаньте же жевать! Слушайте!
Шурка медленно, тщательно проговаривая каждое слово, начал читать:
Исчезли