Друг стал просто другом. Встречи, прогулки, разговоры. Друг стал настоящим. Интимные приколы и хохмы без обид, откровения, какими не поделишься и с подругами. Но Валька опять все испортил. Позвал замуж. Намеком, осторожно. Бес пафоса, колен и признаний. Без возможности послать его в концы Вселенной.
Перед Литерой распахивались ворота, за которыми она видела стену. Глухая, гладкая грань гранитной скалы. Выбор – отказ. Согласие – катастрофа. Счастье растопчет грезы о счастье. Буря неоформившихся мечтаний.
Рассуждения подруг были донельзя рациональны. Не понравится – разведешься. Литера видела проблему иначе. Ее возражение было пугающим: а если понравится? А если захочется детей, уюта, чего там еще? Забираться в тупик еще глубже часто кажется выходом.
– А чего ты хочешь сама?
Она не знала. Она понятия не имела. Она стояла перед трюмо в одном бюстгальтере и решала свою судьбу.
Я не до конца понимал, какое чувство должен был испытывать. В этом театре я был незваный, хотя вроде бы желанный гость. По крайней мере, девушкой, которая меня «раскопала». И теперь стояла передо мной готовым распахнуться бутоном, в одеждах, годных только для пробежки в темное время суток по пустыне Сахара. Вся ее динамика – движения, жесты, взгляды… Она звала и гнала одновременно. Молитва в один голос о противоположном. Дай хлеб нам насущный. Но избавь от лукавого. Ибо лишь ты – Царство твое, и твоя сила, и слава во веки веков. Читалось: «Не спеши. Не торопи и получишь многое. Если захочешь – все! Дай только разобрать, тот ли ты, кого я придумала?» Незваный или желанный… Я очень надеялся, что мой приезд не повлечет бед, сравнимых с давним визитом в эти земли татаро-монгольских орд.
– Как вы написали такое?
– Методом проб и ошибок. И переписыванием по двадцать раз.
Ответ ее как будто разочаровал. Я решил не тянуть себя в небеса за волосы. Просто проверил глубину ее веры в неверное обо мне представление.
– И вечным страхом, что это никому не понравится.
– Мне понравилось.
Так и есть. Осознанно или нет Литера примеривала себя на роль музы. Великой женщины возле великого идиота. Я не чувствовал себя ни достаточно великим, ни достаточно идиотичным. Осторожно оттоптался от этой чести.
– А вы решили, что мои письмена – полет вдохновения или диктовка свыше?!
Она вернула вопрос взглядом. Ответа, какого она ждала, у меня не было. Но был другой. Который можно было понять как угодно.
– В этом никто не признается, – сказал я со значением.
– Почему?
– Потому что никто не знает, как это случается на самом деле. Комбинациями знаков на бумаге можно передать смысл. Но каким образом они передают чувства – большой вопрос.
– Так может, все-таки вдохновение?
Меня опять загоняли в тупик. И я опять начал выкручиваться.
– Так может, на этом и остановимся?!
Корчить умнякá не моя