день нас вытащили из камер, потому что запас энергии для регенерации у Дилана исчерпался, и его тело почти перестало восстанавливаться.
Мне сказали, что я должна напоить Дилана своей кровью, чтобы он скорее восстановился. Я порезала себе руку и успела накапать буквально несколько капель в его рот, как моя рана затянулась, словно кто-то застегнул молнию.
Дилан очнулся практически моментально. Стоявшие рядом наблюдатели дали ему воды и принесли поесть.
Вошёл Альгис и обратился к нам с Диланом:
– Когда закончите восстановление, вас отведут в прачечную. Поторопитесь, запас времени исчерпан.
– Времени для чего? – не поняла я.
– Сначала закончи дела здесь, – прищурил глаза Альгис.
– Я готова.
Альгис бросил взгляд на Дилана: тот полулежал на койке и не решался взять кусок еды с тарелки без разрешения.
– Кто их вызволил из камер? – негромко, но очень вкрадчивым голосом спросил Альгис.
– Нам было приказано вернуть их, когда этот, – чистильщик показал на Дилана, – перестанет регенерировать.
– Слишком рано. В камеру их. Обоих.
– Нет! – завизжала я так, что звук моего голоса, отскочив от стен, неприятно врезался в уши.
– Скажи мне, Диана, почему твой раб всё ещё голоден? Почему он до сих пор не на ногах?
– Я, что, должна ему приказывать? – недоумевала я.
Все чистильщики, за исключением самого Альгиса, засмеялись.
– Прикажи ему.
– Можешь есть, – сказала я Дилану.
Мне было противно смотреть на него, но ещё невыносимее было ощущать всё, что чувствовал он.
Дилан спешно проглотил всё содержимое тарелки и сделал попытку встать с койки, но всё его тело болело, а ноги не слушались.
– Вся комната пропитана твоей ненавистью к нему, – снова высказался Альгис. – Либо ты сейчас же избавляешься от неё, либо отправляйтесь обратно в камеры.
– Я не ненавижу его, но я не могу полюбить его после того, что он со мной сделал! – ответила я.
– Ясно, – бросили мне в ответ.
Нас поволокли по уже знакомому коридору. Сопротивления и мольбы не сработали: мы снова оказались разделены решётками. Дилана пригвоздили к стене и стали пытать, а я вынуждена была наблюдать. Но теперь я чётко осознавала: это уже слишком.
Что бы я ни говорила, как ни умоляла оставить Дилана в покое, на меня не реагировали, словно мы находились в дурацком сне, криво отражающем действительность. И я стала биться о прутья своей клетки, стараться отогнуть их.
Бессмертие здорово прибавило мне сил, и сталь поддалась: я проникла в камеру, где пытали Дилана, набросилась на чистильщиков и не успокоилась, пока не свернула шеи им обоим. Меня насторожило, что они слабо сопротивлялись, но моей главной целью было остановить пытки.
Дилан был в сознании, но идти не мог, и мы остались ждать, пока не очнутся те двое со свёрнутыми шеями, или не придёт кто-то ещё.
Вниз