неужели вы приняли это так близко к сердцу?», а она не могла сказать вслух, что плачет от счастья.
Открыв, словно в немом фильме, дверь, она вошла в полутемный коридор и стала карабкаться вверх по крутой лестнице. Просто удивительно, как условия жизни с годами могут все ухудшаться и ухудшаться! Разве ту единственную комнату, к которой она сейчас поднималась, можно было сравнить с просторным жильем отца в центре Тарту? А насколько узок и низок был даже тартуский дом по сравнению с их еще более ранней московской квартирой, где можно было часами играть в прятки, так, что не становилось скучно? Кстати, намного больше, чем по той квартире, она скучала по самой Москве, по особому свободному духу, который встречается только в метрополии, по огромным книжным магазинам, по вечно куда-то спешившей толпе, в которой было так просто раствориться, и, конечно, по театрам, по десяткам театров. Для Софии было полным потрясением, когда они, приехав после оптации в Тарту, вышли из поезда и потрусили на извозчике к своему временнему обиталищу, каждый раз потом, когда ей попадалось в книгах предложение, которое писатели, кажется, очень любили, «В тот день кончилось его детство», она думала, что именно это с ней тогда и случилось.
Эдичка сидел за столом, углубленный в «вычисления», как он это называл, – зрелище, Софии хорошо знакомое, папа всю жизнь прибавлял и вычитал, умножал и делил, рассчитывал продажу и прибыль, но для Эдички ситуация оказалась новой, он после школы арифметикой не занимался и сейчас с удовольствием увильнул бы, если бы София не купила ему в райцентре толстую тетрадь в клетку и не велела отмечать все расходы, связанные с постройкой дома, чтобы «не потерять ориентацию». Вот и потел Эдичка каждый вечер за кухонным столом, потел больше, чем когда копал котлован, не говоря об уроках лечебной физкультуры. Хилый в юности, недокормленный муж с годами стал покрепче, да и разумом в общении с образованной женой трезвее, но математический талант все же нечто другое.
– Кто звонил?
Голос Эдички доносился словно из-под земли, хотя София знала, что муж почти кричит. Пользуясь привилегиями глухой, она не спешила ответить, подошла сначала к стене, где, рядом с барометром висел пришпиленный булавкой лист бумаги с расписанием поездов.
– Эдичка, нам надо ехать на станцию. Звонила Виктория, Эрвин пропал. Они думают, что он мог отправиться сюда.
– Он ведь сообщил бы!
София притворилась, что не услышала контраргумента, открыла гардероб и стала искать, что надеть – вечера были уже холодные. Ничего не улавливая ушами, спиной она все-таки интуитивно почувствовала, как Эдичка послушно закрывает тетрадь и встает, возможно, мужу даже было по душе, что удастся хоть ненадолго отодвинуть неприятную работу.
– Пойду выведу машину из гаража, спускайся через пять минут! Слышишь?
Да, София слышала, но реагировать опять-таки не стала – чего ради говорить, если все понятно. Она выбрала одежду: толстые чулки, юбку,