дверцы, лихорадочно думая, да, что со мной, что не так, почему я вдруг стала грубить этому милому и доброму парню, предлагающему помощь, хотелось выпрыгнуть из машины и бежать куда глаза глядят.
Глаза! Да, да, подальше от его глаз, зря я в них так глубоко заглянула, ушел радостный восторг из души, первое впечатление, когда он остановился посередине пурги и снега. Красивый, на шикарной машине, подтянутый и галантный. Все, все это какое-то наваждение, обман, она вдруг это остро почувствовала, кровь предков забурлила по венам, подсказывая, что это начало, но далеко не конец их истории.
– Спасибо, ещё раз, побегу, поздно уже, – и выпрыгнув из машины, Вера как могла быстро, пошла в сторону детского дома. Она спиной чувствовала, как Костя смотрит ей в след, даже заметающая пурга не мешала, ему ничего не мешает, эта мысль почему-то согревала её. Что хорошего если бы она не согласилась ехать, наверняка стояла бы до сих пор в остановке, какая я легкомысленная, гордячка, а о детях совсем не подумала.
Перейдя через пути, вышла к тропинке, ведущей к дому, ей почудилось, что прямо на тропе, метрах в десяти кто-то стоит высокий в черном. Приглядываться не было сил, ветер бросал снегом в лицо со всех сторон, и Вера пошла вперед, по мере приближения к детскому дому, видение исчезло, оставив в сердце девушки смутные опасения. Она всё-таки оглядывалась, уверенная что ей не показалось, но тропинка до самого входа, который теперь призывно маячил впереди, лампой на крыльце забранной в пластиковую колбу.
– Ну наконец, – радостно выдохнула Вера. И тут чья-то рука легла ей на плечо. Ноги вмиг сделались ватными, сердце подпрыгнув к горлу упало в живот, руки похолодели. Медленно поворачиваясь, Вера дрожала всем телом.
Прибытие на землю.
Пробив землю глубоко, и широко он упал, рыдая и крича от боли. Крылья, огромные, являющиеся его особой гордостью, сгорели без следа, остались сзади два огромных поднимающимся над головой и загибающихся к телу острых рога не менее пяти метров. Тело, которое он обрел после падения, было обожжено, почти до костей, всё нестерпимо болело и вой, страшный вой, перекрывающий свист бури несся над горами, беспрерывно. Да, было больно, но сильнее всего резала вены обида, он изгой, это навсегда, он проклят и изгнан Отцом, и гордыня, кипя, выплескивалась из горячего тела, воем зверя.
В этом рыке обнажалась сущность зверя, злоба, неотвратимости наказания, его справедливости, зависть к оставшимся и невозможность возвращения, горечь разочарования, страх перед будущим, сознание своей слабости и никчемности. Рыдая в конце концов, он забылся сном, в своей пробитой кратерной норе, и проспал много дней, не чувствуя ни холода, не боли, пришло спасительное, неведомо кем посланное забытьё. Очнувшись, огляделся, вокруг опять бушевал снежный ураган, рядом лежали двенадцать ангелов без крыльев, взявших сторону Сатана, все они еще спали, глаза у каждого были закрыты и заледенели от слез.
Ладно, все не так уж и плохо, главное боль уже не так терзала отдохнувшее тело,