Готлибу. Десятник Родомысл Попшечко шлет привет!
За то, что недоплатил 8 серебряных талеров, кормил подпорченной бараниной, старыми петухами и горохом для свиней, получи, собака, сюрприз! Не найти тебе, бюргерская морда, дюжины лебединых яиц, спрятанных в венцах, как не сыскать пивных бутылок, вмурованных в стены под крышей. Будешь жить, проклятый Готлиб, нюхая вонь разложения многое время, а по ветреной погоде, когда загудит дом дьявольским голосом, станешь сотрясаться от страха бессилия! Пусть мучается также в догадках жена твоя, мерзкая гусыня и потаскуха Магда, и дети, и их дети, и дети этих детей!
Господи, прости Твоих каменщиков!
Аминь!
07.05.1867».
– Какая низость! – поразилась Татьяна. – Как же должны были насолить эти Готлиб и Магда своим работникам?
– У мести нет времени, – отвечал Ландо, – она сродни страсти, а страсть безмерна.
Следуя найденной инструкции, он быстро отыскал горлышки бутылок, торчащие из кирпичной кладки, заткнул их пробками. Обнаружил и остатки лебединых яиц, в которых когда-то поселились осы, а затем, очевидно, перебрались в более подходящее место, и беспорядки прекратились.
Над черепицей, под которой жили ласточки, развивался флаг Российской империи.
С этим флагом Ландо никогда не расставался.
По утрам, надев фуражку, он заводил на граммофоне «Встречу», поднимал на веревке выцветшее полотнище, отдавал честь.
Этот ритуал он считал обязательным для русского офицера, давшего присягу.
Поэтому издали владения Ландо напоминали то ли лабораторию метеоролога, то ли пограничный кордон. Но сам он полагал клочок немецкой земли территорией России. Чем смущал старого фермера Фридриха и его жену Гретхен, которые привозили ему продукты на лошади.
Но до чего же все было захламлено! Будто кто-то приносил неожиданные предметы, а забирать забывал!
В реестре сада вещей состояли и детали полевых пушек, и гильзы от снарядов, и огромные, похожие на паровозные, шестерни. У окна пылился Танин «Зингер» с ножной педалью.
По стенам Максим развесил пропеллеры аэропланов, на которых разбились его товарищи. Между ними – фотографии Парижа, гравюры, изображающие парусники на Неве.
В углу громоздились чемоданы, обклеенные ярлыками, по которым можно было проследить непростые маршруты Ландо.
В конечном счете, Фрегат оправдывал свое название: он и в самом деле напоминал кают-компанию безумного корабля.
Из первого выпуска Гатчинской авиашколы остались в живых только двое – он сам и полковник Эрнст Леман. Так что Ландо почти не с кем было советоваться, когда придумывал сверхдальний аэроплан.
Первые наброски он сделал еще в Швейцарии, где Таню выпустили из тюрьмы и лечили от маниакального психоза.
Аппарат мог подниматься на большую высоту, двигаться с неслыханной скоростью 140 километров в час. А приземляться – даже на лужайке.
В отличие от российских авиаторских кругов, братья Райт, Фарман и Блерио, высоко ценили усилия Ландо.
Он