неба показалась голова мужика в шапке с ушами. Бежать было поздно. Если незнакомец не любит крыс, то постарается прибить его на месте. Лицо пришельца принадлежало древнему старику, седобородому, с бородавками вокруг носа. Укоризна была им услышана, потому что дед с отвращением разглядывал зверька.
– Не убивайте меня, пожалуйста!
– Ты кто? – строго прошамкал старик.
– Вытащите меня, я вам денег дам! Или ценными бумагами!
Дед молчал, настороженно осматривая существо.
– Денег не нужно. Вылезай, дурачок.
Что тут скажешь? Корсунский родился в столице, причем во времена полной и отчаянной победы человеческого лица.
Он всегда тут жил с человеческим лицом, глядя на другие, так что с ним все ясно. А вот как оказались в современной Москве революционеры и сочувствующие им жандармы? Зачем захотели купить котельную на окраине города?
На Каляева с Зубатовым плохая надежда. Будут молчать. Так что отвечать придется автору. Хотя бы по той причине, что автор никакой тайны из своих персонажей делать не намерен. Оно бы, конечно, хорошо, устроить интригу. Но боюсь, все окончательно запутается, и трудно будет разобраться, кто есть кто, где настоящее и где прошлое России.
Глава 3. КАЗНЬ
Российская Глава Империя, крепость Шлиссельбург, 8 мая 1905 года
Эсера Каляева собрались повесить за убийство великого князя Сергея Романова. Но казнь не произошла. Вернее так: был суд присяжных, был, вне всякого сомнения, и повешение состоялось, как положено, но умертвили совсем не Каляева. Почти не Каляева. То есть, возможно, и Каляева, но не того, что бомбу бросал.
Уф!.. Хорошо, скажем так: для нас не так уж важно, что какого-то там Каляева вешали за девяносто пять лет до того, как несчастный Корсунский обернулся крысой. Важнее, что эти события, вроде ничего общего не имеющие, на самом деле связаны.
И более того: вряд ли произошли одно без другого.
Смертника только что покинул весьма удрученный отец Флоринский: Каляев отказался от исповеди. Он заявил, что хотя он и ощущает себя человеком верующим, обрядов не признает.
Но едва Иван Платонович улегся на койку и вроде бы соснул, как почувствовал, что в камере кто-то есть. Перевернувшись на другой бок, он и вправду увидел незнакомого человека, вздрогнул и устремил на него тяжелый взгляд.
Это был Ландо.
– Вы врач? – спросил он гостя с малозаметным польским акцентом, произнося вместо «ч» звук, похожий на «тчш». – Ступайте прочь. Мне не нужна помощь.
– Меня зовут Максим Павлович, – молвил гость. – Я не доктор, но у меня для вас кое-какие новости.
– Максим? – вялым эхом отозвался Каляев. – Что вам угодно?
– Дело идет о вашей казни. Вас повесят ночью.
– Ну, это не новость, – угрюмо произнес Каляев, вставая с койки и протирая кулаком глаза. – Так, значит, не помилуют?
Ландо вздохнул.
– Извините, нет.
– Вам совсем ни к чему извиняться, сударь. – Каляев окончательно проснулся. – Слава Богу! Помилование? Это было бы ужасно! Но откуда вам известно?
– Прочитал