в Москву, подниму вопрос о мавзолее, решил Хрущев.
Хоть столько толку от этого дурацкого плавания.
Часть вторая
Пээтер и перестройка
год 1989
Глава первая
Съезд
Пээтер проснулся от того, что кто-то погладил его по голове – словно в детстве, и, возможно, даже нежнее чем в детстве, потому что мама Виктория была строгая женщина и детей не баловала.
Он открыл глаза: Марина сидела на краю кровати и улыбалась.
– Петруша, почему ты стонешь? Бандиты напали во сне?
«Лучше бы бандиты», – подумал Пээтер – а случилось во сне что-то намного страшнее, он выступал на Певческом поле, на митинге, и вдруг обнаружил, что все над ним смеются и показывают пальцем, и когда он посмотрел вниз на море голов, то понял, почему: писатель Пээтер Буридан стоял перед соотечественниками без штанов.
Пересказывать сон он не стал, Марина была достаточно образованная и вполне могла найти этому какое-то унизительное, фрейдистское толкование, так что, вместо ответа, он вытянул руку и пощекотал любовницу за выпирающий из-под свитера сосок, намекая, что не прочь провести бодрящий утренний сеанс секса; однако Марина решительно вскочила.
– Петруша, я должна бежать, опаздываю!
И стала обстоятельно объяснять, где кофе, где кофеварка, какие деликатесы содержит холодильник, и так далее и тому подобное.
– Можешь посмотреть телевизор, никто тебе не помешает.
Пээтер слушал ее одним ухом, он разнежился от теплой постели и близости красивой женщины.
– На телевизор у меня времени нет, сегодня много беготни.
Марине он докладывать не стал, но в уме быстро перечислил: в киностудию, потом в штаб Национального фронта, к отцу… Что-то было еще, но он сразу не припомнил.
– А вечером придешь?
– Пока не знаю. Маргот возвращается из Хельсинки, правда, она сказала, что поедет дальше в Пярну, но когда точно, неизвестно, может, только завтра.
Марина загрустила, однако ненадолго.
– Ну хоть позвони! Если из дома не можешь, то из автомата.
Не дожидаясь ответа, она улыбнулась – ослепительно, словно на нее только что надели корону мисс Универсум, отправила Пээтеру воздушный поцелуй и исчезла за дверью, оставив ему в качестве последнего воспоминания абрис своей совершенно гениальной попки в джинсах – Пээтер даже не стал ее сравнивать с той, что от природы имела Маргот, пришлось бы использовать слово заметно грубее, а он старался сохранить хороший стиль даже в мыслях. И если бы только попка! За восемь с половиной лет разлуки Марина стала еще соблазнительнее, к сексуальному таланту добавился соответствующий опыт, благодаря чему она одаривала Пээтера такой гаммой новых ощущений, о которых большинство его соотечественников и мечтать не могли – да, только бы не ее подозрительное происхождение… Если в советское время на русскую любовницу – не супругу, конечно! – в Эстонии смотрели сквозь пальцы: