все это плод больного воображения.
Егеря вежливо освобождают проход, и мы несемся к баркасу с дымящимися кастрюлями.
Дивное это время – летняя ночь в дельте. Казалось бы, только что миллиарды крыльев создавали равномерный гул, вселяя ужас во все живое и теплокровное, и вдруг – тишина. Лишь изредка сотня-другая припоздавших комариков споют свою песню и тут же замолкают под дружные аплодисменты слушателей. Лодки уже не снуют по каналам, не голосят искусанные москвичи. И только звон разнокалиберной посуды аккомпанирует тихим беседам бражников. За импровизированным столом баркасика вся компания. Гриша – капитан и хозяин нашего судна – впервые на охоте и это ценно: есть кому заливать в уши наши охотничьи байки. Так и сидим, заливаем кто в уши, кто в глотку.
– Фигня все это – Намбон-Дзуке, – поддразнивает Жиляева Славка. – Рыба не рыба, мясо не мясо, надо быть ближе к своим национальным блюдам. Вот уха, например, или жареный сазан.
– Ой, да ладно, уха! Тоже мне русское блюдо, – вступает в спор Анискин. – Ты чего в уху кладешь вместе с рыбой?
– Картошку.
– Картошку, дорогой, Колумб завез из Америки.
– Ну, перец…
– Вот-вот, ты еще истинно русский лавровый лист вспомни.
– Ну, на самом деле никакой ухи не существует…
– А я вот вас отошлю к первоисточникам, – замечает Жиляев.– Возьмем произведение Крылова "Демьянова уха" – "…Вот печень, потроха, вот лещика кусочек". Кто из вас, уважаемые кладет в уху потроха.
Народ задумывается, живо представляя осклизлые внутренности рыбы, сервированные мухами.
– Ну, это смотря сколько выпить. У нас один на охоту в первый раз напросился. Взяли – кашеваром. Возвращаемся с вечерянки – голодные, замерзшие, злые, а он нам шулюма заварил из утки. Все бросились, хлебаем, а он нам: "А чего же вы яички то не едите?" Глядь, этот кашевар в шулюм утиные желудки целиком набросал – яички, говорит.
– Да, – замечает Жу, – по яйцам у нас Волошенко специалист. Как-то решили поизголяться на охоте – курицу по гуаньдукски приготовить. Просим Лешика белки от желтков отделить. Так он яйцо с двух сторон ножом пробивает и начинает в него дуть. Легкие у него как у стеклодува, так что выдувает и белок и желток разом. При этом ругает яйца на чем свет стоит, неправильные, мол.
– О, сколько нам открытий чудных
Готовит просвещенья дух
И опыт – сын ошибок трудных.
Жудаев взмахивает руками и ночную волжскую тишину разрезает многоголосый рев.
– И геев пидароксов друг!!!
Где-то вдали за камышовыми стенами слышится короткий матерный всхлип и плеск воды. Видно вспугнули ночного браконьера своим ревом, вонзил стало быть с испуга себе крюк в ладонь, утоп верно, бедняга. И снова тишина, неслышно текут мысли.
– Не хотелось бы завтра там нырнуть…– будто озвучивает их Ермаков.
– А что не так, папа? – сын Славки Женя впервые в столь