грязной ладонью. – Теперь и домой не стыдно вернуться, с петушками-то.
– Сначала похмелимся, – сурово решил Жура, убирая бересту за пазуху тулупа. – Заворачиваем Бурого и поедем к княгине, заберём жбан, и только после будем ловить петухов, не то помрём, бегая за ними.
– Ещё два пролёта остался от снега дорогу чистить, а там уж корзовские мужики отвечают за снег… – Торча пугливо оглянулся.
– Не зли меня, друг ты мой соседский. – Нагнувшись, Жура прихватил за конец бревно и потащил его по кругу. Конь недоверчиво косился на его усилия. – Княжич вернётся из Глины через два дня, а снег уже валит. Кто сможет проверить наши старания?
Смахнув с бородёнки тающий снег, Торча сощурился, глядя на закружившую метель:
– Твоя правда, Жура. Чего коня мучить? Заворачиваемся, дайка я тебе помогу.
И, откуда силы взялись? Оба мужика бодро развернули бревно, отвязали его, оставили на обочине, и конь Бурый потопал широкими копытами к деревне, к дому, к кормушке.
Деревня Глины. Встреча двух друганов
Как только начинались дома соседней деревни Корзово, Творемир, нарочно горячил коня, но Топыч не прибавлял шага, а только вытягивал толстую откормленную шею и гордо шел по улице.
Все, кто услышал приезд чужих саней, выглядывали из дома, а бабы, идущие с коромыслами с вёдрами, полными воды, останавливались, провожая любопытными взглядами расписные высокие сани и Гранислава, важно лежавшего на мешках и нарочно скинувшего с себя меховое одеяло, для показа богатой шубы.
Мужики, оказавшиеся на улице, кто со связкой слег[9] на плече, кто с топором-колуном для рубки дров, кто с мешком еды на обмен, останавливались и, смело глядя в глаза княжича, кланялись, не снимая шапки. Гранислав кланялся в ответ.
Деревня скоро закончилась и снова была заснеженная дорога среди леса.
В деревне Глины друг детства Милояр, на голову выше Гранислава и шире в плечах, с волосами светлыми, а бородой рыжей, вышел встречать гостя в искусно расшитой рубахе.
При встрече он так сдавил в объятьях друга, что Гранислав аж крякнул.
– Пойдём, Граня, согреешься с дороги, медовухи попьём. – Повернувшись к Творемиру, Милояр снисходительно улыбнулся. – Тошка, ты тоже как разгрузишь сани, садись к нам. Эй, люди! – Милояр оглянулся на свой дом. – Кто там! Коня отведите в стойло и крепко протрите его, чтоб не простудился! Добро несите в подклеть[10] и обложите колючим сердечником, нельзя допустить мышей.
Тут же на крыльцо выскочили конюх, и тётка-повариха Шура. Кланялись и искренно радовались гостям. Зимой – не летом, бывает время, когда можно продохнуть от огорода и полевых работ, хотя работы по дому всегда хватает, но всё-таки в тёмные вечера тошно от скуки, и гости – ой, как ко двору.
Творемир стоял снизу у крыльца, и напоминать о себе не решался. Он был взят в княжий терем «из жалости». Девица, понёсшая от старого княжича, а может и не от него в Купальскую ночь, «ушла» в родах.
Скинув в сенях шубу на руки поварихи,