звонок на стационарную «вертушку». Звук от винтажного телефонного аппарата его радовал.
– Боже… В городе остался, наверное, только один даун, который пользуется стационарным телефоном. Он такой древний, что мне кажется, что по нему можно дозвониться до моей покойной бабки. Выходи.
– Не хочу.
– Тогда я уеду. Правила игры ты знаешь, – вполне равнодушным тоном ответил звонящий.
Марат понимал, что его друг не шутит. Ехать на подземке не входило в его планы. Такси не по карману.
– 10.
– Пять. Пять минут, чтобы ты почистил грызло и одел портки.
Он вышел через 10, чем вызвал сильное раздражение своего друга.
– Иван сегодня грозный?
– Марат, у тебя не так много друзей, готовых быть твоим личным шофером, да и вообще. У тебя их немного. Ну а что до грозного, то ты бы – мой маленький татарский дружок, сидел бы не на добротной вентилируемой заморской коже, а на колу.
– Шуточки у тебя дурацкий с каким-то подсмыслом что ли. Намекаешь?
– Поведение у тебя дурацкое и слова «подсмысл» нет.
– Слууушай, – растянул Марат, – ты книжки современные читаешь? Музычку слушаешь? Все делают и говорят, что хотят и как хотят. Новое время. Понимаешь, Вань? Один раз живем. Вот что.
– Марат, а ты с каких пор себя к культурной интеллигенции записал? И вообще, что касается нового времени, новых людей, этих псевдопрозорливых и псевдоталнтливых рэперочков недоделанных и так далее и тому подобное, то могу процитировать одного выдающегося писателя относительно времени и людей: «Кто полагает, что свойства людей меняться с поколениями – бесконечно глуп.». Из этого много следует, а именно, что, если кто-то полагает, что сейчас люди живут как-то особенно от людей прошлого века, имеется ввиду действия, обусловленные глубинными мотивами, то он глуп. Естество человека одно на тысячелетия. Так что новые тлетворные веяния в литературе и музыке могут влиять только на поддающихся им особам. Без стержня.
– Вань, ты такой красавчик…
Иван посмотрел на полуулыбку-полуухмылку своего друга и все понял. Марат очередной раз виртуозно отвлек его и заставил распаляться на волнующие его темы. Они оба это понимали. Дружба длинною в десятилетие сделала свое дело. Кому-то и жизни не хватит ощутить близость человеческих душ, взглядов, вкусов. Но не для них. Одев погоны однажды, примерно по одним и тем же мотивам, и сняв их почти одновременно, они как будто ехали на одном поезде и совершали синхронные пересадки в другие составы.
Иван же знал о маратовском честолюбии, стремлении к осмыслению своей жизни, процессов, о его тонкой душевной организации и о стремлении защитить свой внутренний мир посредством внешней напыщенности и самоуверенности, которые многие воспринимали, как высокомерие. Последнее не соответствовало действительности.
Стоит отдать должное – к замечаниям и критике близких у Марата выработался иммунитет. Но с остальными сладить он был не в силах и частенько реагировал на провокации