не попросив вернуть паспорт на досмотре, но в нём уже было слишком удобно обвинять судьбу за её несправедливость, гораздо удобнее, чем открывать глаза рано утром в неизвестность, опаздывая на будничную электричку до работы с десяти до девятнадцати. Я была дикой старательницей, разыгрывавшей роль богемной жертвы в солнечных очках в девять часов вечера. Для каждого мира моя роль была необходима, намного больше, чем актёр её исполнявший. Я слишком сильно боялась, что меня могут в любой момент заменить, поэтому я всё же старалась следить за фигурой, хотя бы изредка, и присоединилась к кружку модных йогистов спа-отелей на краях Земли. Но занятия я всё же пропускала, хотя из этого никто не делал трагедии, потому что я оплатила вступительный взнос и абонемент в этот клуб утренней здравницы для элиты на три года вперёд, так, чтобы о нём можно было забыть. Какого чёрта было вообще стараться ради этой жизни, если она сама мне так просто продавалась, стоило всего лишь отказаться от собственного мнения? Мне кажется, я об этом уже говорила.
Этот островок сегодня кипел полуживыми душами-соперников, которые меня не слышали, не ставили целью услышать и не искали скрытого подтекста в моих пространственных речах об их судьбах. Это был не вопрос личности. Так они поступали с любым попавшим под руку заискивателем перед общим правом на счастье.
Попросите их повторить ваше имя. Нет. Они не помнят вашего имени. Они помнят ценники, названия гостиниц, адреса магазинов, даты актов сверки расчётов, часы работы автомастерской, но им не позвать вас, не сожалеть о ваших потерях. Это слишком ответственная информация для того, чтобы весь мир ей проникся. Теперь жизнь дарят по сертификату, чтобы мы потом на здоровье пользовались ей в кредит. И мы пользуемся, надеясь на чудо, активно взбивая воздух под своими руками, как эти тоскующие на пляже чайки, безвольно перелетающие между водой и берегом, празднично заискивающие перед редкими наборами боут шузов, бумажных змеев и Де Грисогоньев, в желании оставить их себе для компании. У них нет фотоаппаратов, чтобы присваивать себе навсегда чужие изображения. Им приходится всех нас запоминать, чтобы отличать тех, кто когда-то подкинул им корма и поспешно ушёл, оставив всю их короткую птичью жизнь надеяться на повтор этого праздника свыше. Но на Земле ещё столько курортов, ещё столько некормленых чаек.
Кто я была для них? Если своим происхождением я уступала даже самой нетитулованной скаковой лошади, в виду отсутствия общественно признанной родословной и уважаемой королевской семьей фамилии. Они искали соседей покруче, предпочитая считать себя под верный трепет городских подлиз, наследниками благородной династии, не уточняя при этом года своего рождения. С них рисовал портреты Микеланджело, пока я нервно собирала остатки семейных фотографий в судорожном желании восстановить вместо своего доброго имени хотя бы это. Пускай не поколениям в достояние, но себе на ночь. Но и это было мне неподвластно, раз покинув мой мир с очередными