Брук-Чатфилд, герцог Сконс, известный близким, которых было ровно двое, как Куин, больше походил на сказочного злодея, чем на героя, и ему это было прекрасно известно.
Он уже не помнил, в каком возрасте понял, что совершенно не похож на принца. Возможно, ему было пять лет, или семь, или даже десять, но в один прекрасный миг он осознал: иссиня-черные волосы с белой прядью надо лбом весьма необычны и не воспеваются в сказках. Возможно, тогда кузен Перегрин впервые назвал его дряхлым стариком, что и привело к потасовке.
Но не только волосы отличали герцога от других юношей. Уже в десятилетнем возрасте у него был суровый взгляд, выдающиеся скулы и аристократический нос. К тридцати двум годам, как и двадцатью годами ранее, вокруг его глаз не пролегали морщинки от смеха, и все по одной простой причине.
Он почти никогда не смеялся.
Однако Куин все же кое-чем напоминал героя «Принцессы на горошине», хотелось ему того или нет: его мать занималась поисками жены для него, и ему было совершенно все равно, какими критериями она при этом руководствовалась. Если бы она сочла, что горошина под матрацем или пятью матрацами – единственный способ выбрать достойную будущую герцогиню, Куин бы согласился, лишь бы самому не пришлось об этом думать.
Итак, герцог отличался царственностью и величием, как безвестный принц из сказки и как Джорджиана. К дверям он приближался с таким видом, будто они принадлежали ему по праву. Но поскольку дверей в его доме было много, он мог бы заявить, что это вполне резонное предположение. Он смотрел на всех свысока, потому что был намного выше других. Способность смотреть свысока и надменность были его правом от рождения. О другом способе вести себя он и помыслить не мог.
Однако надо отдать ему должное, Куин все же признавал некоторые из своих недостатков. Например, он редко догадывался, что чувствуют окружающие его люди. Он обладал большим умом, и мысли других его мало удивляли. Что же касается их чувств, то герцог терпеть не мог того, как люди их скрывают, чтобы затем вдруг разразиться пустой болтовней или слезами.
Из-за неприязни к проявлениям человеческих чувств он окружал себя людьми, подобными себе и своей матери, которые при столкновении с трудностями начинали разрабатывать план действий, не чуждый экспериментов для доказательства той или иной гипотезы. И более того, эти люди не плакали, если их гипотезы оказывались неверны.
Герцог считал, что у людей вообще не должно быть столько эмоций, поскольку они нелогичны и, следовательно, бесполезны. Однажды он попал в неловкую ситуацию, поддавшись эмоциям, и это закончилось плохо. Точнее, ужасно.
При одной лишь мысли об этом сильная боль пронзала его грудь в том месте, где, как считал герцог, было расположено сердце, но по привычке он не обращал на нее никакого внимания. Если бы он стал считать, сколько раз в месяц, в неделю или в день испытывает укол этой боли… Об этом не следовало и думать.
От своей матери герцог узнал одну вещь: о постыдных чувствах лучше всего забыть. А если забыть нельзя, как в его случае, тогда надо тщательно скрывать эту слабость.
Стоило