в сторону ворот и замер на полуслове. Через арку, придерживая за шкирку запинающегося на каждом шагу Паркера, грузно топал Картрайт. Часовой было высунулся из будки с привычной песней о пароле, но, напоровшись вместо ответа на мрачное цыканье Уилла, подкрепленное демонстрацией огромного кулака, забился внутрь, словно побитая собака, и более о себе не напоминал.
– Это кто ж вас так, парни? – удивленно охнул Бёрнхем, разглядывая здоровенный, в пол-лица, синяк Картрайта и более обычного помятую физиономию Паркера, беспрестанно ощупывающего языком десну.
– Русские, – неохотно буркнул Уилл и побрел в сторону лазарета, видимо, за свинцовой примочкой.
– Да ни хрена мы не виноваты, чиф! – Паркер, съежившись под пристальным взглядом Бёрнхема, замахал руками. – Жашли мы, жначит, в один паб, в трех кварталах отшюда, чтоб, жначит, самим тихо-мирно пивка выпить, парням кварту-другую прикупить и вернуться. Там двое рушшких. Моряки, жначит, ш какой-то их торговой коробки, вишки ш утра пораньше наливаютшя… – Паркер завистливо причмокнул и продолжил: – Вроде нормальные парни вшегда были, эти рушшкие, школько раж мы ш ними на Аляшке пивали, а тут, шловно шглажил их кто. Уилл к ним пождороватьшя, как его Айвен в Форт-Андерсоне учил: «Iop tvoua mat», а тот, рушшкий, жначит, ему в рыло. Картрайт так по штойке и штек… Я к ним. А второй меня раж! И тоже в рыло. Вот – боковушку коренную вышиб… – Паркер потешно сморщился, в очередной раз проверяя языком отсутствие зуба. – Я пока в шебя приходил, их уж нет, шловно черти яжыком шлижали. Хожяин, шлюха портовая, вижжит, шловно ему крашнокожие пятки подпаливают, орет, чтоб мы и жа шебя и жа тех рушшких платили. Пока я ш ним, шловно бычок на родео бодалшя, патруль прибежал – черти крашножадые, шоюжнички, маму их так и эдак. Капрал, щенок бежусый, тож давай вопить, мол, или мы монету платим или он нас в кутужку жагребет. Гам штоит, шловно в борделе во время пожара: хожяин вопит, капрал орет, шолдатня жатворами щелкает! Тут, правда, Уилл, очнулся, ну мы вдвоем им и покажали, где башмаки жмут, и что ждоровье, оно первое богатштво будет! Они, поди, и по шию пору там валяютшя!
– В общем, ни сам пива не попил, – недовольным тоном резюмировал Майлз, – ни друзьям не принес. Вот и шли вас, обалдуев, в заграничные турне…
– Ты, дружище, мне жажря шоли на хвошт не сыпь, – ощерился Паркер. – Это я про шебя не подумаю, а про дружей никогда не жабываю. Пиво у того шкряги больше на мочу похоже, вот я потому энту бутыль ш шобой и прихватил! Руку даю на отшечение, ты такого и отродяшь не пивал! – Рой вытянул из-за пазухи двухпинтовую бутыль темно-зеленого стекла и протянул Митчеллу: – Держи, приятель! Это ж «Кур-ву-а-жье», а не шпотыкаловка, что Руфуш шебе и нам на погибель гонит!
– Все! Закончили военные песни, – прервал приятелей Бёрнхем. – Все в сборе, все в порядке, заканчиваем погрузку, быстро жрем и в дорогу. Надо до полуночи хотя бы до Свитуоттера добраться, а коли дорога позволит, даст бог, к утру в Питермарнцбурге будем…
Глава четвертая
17 февраля 1900 года. Ледисмит
– Чего-то