две недели назад, перед штурмом.
Катин берет!
– Я смотрю, женская вещь, – доносился до меня бойкий басок автоматчика. – Мужчине на голову не налезет…
Катин берет!
Стремительные шаги звучали из парадной, на лестнице. Я вдруг сообразил – это Катя! Она вбегает сюда, живая, веселая, в своей зеленой курточке… Шаги пронеслись мимо. И вместе с ними мгновенно улетучилось видение.
Немного спустя лестница загудела, грохот кованых сапог вторгся в переднюю. Вошел Бакулин.
Наконец-то! Торопясь, глотая слова, я выложил ему все: сведения, данные Фойгтом, обстоятельства его гибели, результаты моих поисков. Бакулин спросил меня, откуда, по моему мнению, стрелял убийца.
– Из библиотеки, – сказал я.
– Показывайте. Ага, отсюда? – Он выглянул в окно. – И я так прикидываю, третий этаж. Высота сомнений не вызывает. Но ты все же не очень наблюдателен, Ширяев. Видишь, простыни висят? Попробуй прицелиться!
– Но может быть…
– Висят с утра, – усмехнулся Бакулин. – Эх, разведчик! Водой, что ли, освежись.
Значит, Бакулин уже действует. Уже опросил немцев во дворе. Тем лучше.
– Вот из окна левее, – продолжал он, – можно было… А отсюда стрелявший не мог вас видеть за простынями. А? Не так ли?
Жизнь во дворе между тем вернулась в свою колею. В кастрюлях булькали супы. Портной-турок, распахнув забитые фанерой окна, звал своих детей – Ганса и Мухамеда – обедать.
– Левее дом Черноголовых, – сказал я. – Заколоченный. Но надо заглянуть.
– Успеем. Я поставил солдата наблюдать. Кто взломал дверь?
– Мы.
– А парадная была отперта?
– Да. Еще Фойгт заходил…
– Понятно. Парадная – настежь, а библиотека – на замке. Достойно внимания…
– Ценные книги, – сказал я.
– Резонно. Допускаем.
Потом он долго осматривал спальню и зеркало с полочкой, где Катя оставила свой берет.
– Не видел зеркала? Пролетел мимо? Нет, следователя из тебя не выйдет. А вот она нашла зеркало. Волосы поправляла, наверное. О чем это говорит?
Зеркало – старинное, в овальной рамке красного дерева, с подставками для свечей по бокам – прибито над тумбочкой. Его затеняет бельевой шкаф, стоящий ближе к окну.
– Заметь, Ширяев, стекло протерто. И не наспех, посередине, а вся поверхность. Зеркало чистое. Стало быть, Мищенко была спокойна тогда. Опасности не ощущала. Фойгт ведь не обнаружил признаков борьбы? Он был прав.
– Так что же случилось с ней?
– Если бы я мог ответить, Ширяев! – вздохнул Бакулин. – В том-то и загвоздка.
Входная дверь скрипнула. Вошел лейтенант Чубатов из контрразведки – года на два моложе меня, белобровый, крепкозубый. Я недолюбливал его. Мне казалось, что Чубатов важничает.
Как я теперь понимаю, ему просто хотелось быть старше своего возраста. Тем более в тот день. Ему дали задание, которое, наверно, досталось бы офицеру более опытному, не будь мы в Кенигсберге, где чекисты и без